Одной из тайн, которую мы действительно пытались какое-то время уберечь от американцев, являлся характер новой работы Кима и существование Секции IX. Мне трудно припомнить, какая здесь применялась легенда, но едва ли она могла обвести вокруг пальца такого проницательного и опытного разведчика, как Норман, который не мог не заметить, что «звезду» Секции V перевели куда-то без особых на то причин. Обычно для того чтобы выудить какие-нибудь сведения о СИС, Норман приглашал кого-нибудь из наших сотрудников в одно из питейных заведений. К сожалению, он всегда напивался первым — еще до окончания этапа легкого аперитива. Однажды вечером он пригласил на обед к себе домой меня, Кима и Джека Айвенса, который когда-то был нашим коллегой в Vd, но теперь работал в Секции IX. У Кима до этого была назначена еще одна встреча, и он присоединился к нам ненадолго в «Единороге», однако потом засиделся до позднего вечера. В такси, прежде чем полностью отключиться, Норман успел пробормотать что-то вроде «А что же происходит на поприще IX?», но на этом, собственно, деловая часть вечера и завершилась. Мы добрались до его дома, расположенного вблизи вокзала Виктория, и набросились на розовый джин. Это был один из тех вечеров, когда вы заканчиваете одну бутылку ангостуры и тут же переходите к другой. Мы с Джеком уложили Нормана в постель, затем приступили к стряпне. Собственно, приходящая домработница уже сделала все необходимые приготовления. Как только все было готово, мы открыли бутылку вина, и в этот момент наверху раздался какой-то грохот. Вынужден с сожалением заявить, что мы не сорвались с места. Лишь покончив с отбивными, поднялись наверх и снова уложили Нормана в постель. Затем мы вернулись в гостиную и принялись обыскивать буфеты, пока не отыскали бутылку арманьяка. В итоге же победа все равно осталась за Норманом: наутро нас двоих накрыло жуткое похмелье, в то время как он бодро вошел в мой кабинет и выглядел так, как будто в жизни капли в рот не брал. Эта история надолго запомнилась и была едва ли не любимой у Кима Филби. Он иногда просил: «Расскажи-ка мне еще раз про тот вечерок с Норманом».
В День VE (8 мая) организованная деятельность всех немецких тайных служб прекратилась. Ни одна из интересующих нас организаций не проявила даже намека на продолжение сопротивления или на создание новых секретных групп; и из ISOS тоже не поступило ни звука. Оставались еще сотни, если не тысячи целей, которые требовали нашего пристального внимания и действий. Это были агенты и сотрудники не только абвера и СД, но также гестапо и ряда других ведомств. Основную часть работы в этом направлении взяли на себя действующие войска, их офицеры, ведущие допросы пленных и наши разведывательные подразделения при штабах. Еще одной проблемой Секции V были японцы. Тогда считалось, что война на Дальнем Востоке продлится еще много месяцев. Но с точки зрения Секции V японцы представляли собой весьма неудовлетворительную и неосязаемую цель. Я не в курсе их военной разведывательной деятельности, но справедливости ради стоит отметить, что за пределами Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии у них не было профессиональной секретной разведывательной службы в нормальном смысле этого слова. Их посольства и атташе собирали всю информацию, которую только могли собрать — притом любыми доступными способами. Многие шифровки японского посольства и атташе читались GC&CS, а в Европе, во всяком случае, было ясно, что у японцев крайне мало секретных осведомителей. Их войсковые службы разведки были активны в местах боевых действий, но здесь, в Лондоне, мы мало чем могли помочь. Мы действительно отправили ряд сотрудников Секции V на Дальний Восток и составляли сложные, хотя и довольно нереальные планы по формированию подразделений секретной контрразведки в составе ряда британских и американских штабов. Но нам в Секции V не хватало самого важного компонента работы: противника… В Секции IX, конечно, все было иначе: здесь это все только начиналось. Баланс активности в объединенном комплексе V–IX начинал потихоньку смещаться в сторону Секции IX, и былое господство Секции V медленно таяло. Мы с Кимом думали, что настало время под новым ракурсом взглянуть на некоторых наших офицеров за границей и в целом в отделениях СИС. Моя цель заключалась в том, чтобы выяснить, как офицеры Секции V справляются с послевоенной задачей выявления, поимки и допроса агентов немецких служб безопасности; узнать, получают ли наши офицеры необходимое содействие из Лондона; обсудить их будущие карьерные перспективы и пожелания. Цель Кима Филби, более сложная, заключалась в том, чтобы выяснить на местах масштабы и стратегию будущей антисоветской и антикоммунистической разведывательной работы. Кроме того, эта поездка должна была нам дать возможность познакомиться с отделениями СИС за границей, за пределами Секций V и IX. Кроме того, мы также могли слегка расслабиться после четырех очень трудных лет. Ближе к концу июля мы отправились в Люббекке в Северо-Западной Германии, откуда потом выехали в один из нескольких небольших городков, где британцы развернули свой штаб. Все крупные города, естественно, лежали в руинах. Проведя пару дней в этой довольно гнетущей обстановке, мы по шоссе отправились в Берлин. В течение двух месяцев после Дня Победы русские в Берлине были, по сути, предоставлены сами себе; британцам, американцам и французам позволили туда войти лишь в начале июля. Теперь, спустя три или четыре недели, многие офицеры СИС были на местах, включая сотрудника Секции V Джеймса, хорошо владеющего русским языком9. Его главным занятием было находиться в компании русских во время дружеских попоек, на которых чаще всего пили «V2» (по сути, чистый спирт). С помощью бывших партайгеноссен, или захваченных в плен чиновников нацистской партии, Джеймсу удалось обустроить довольно элегантную и удобную квартиру, в которую даже кто-то принес электроплитку — посмертный вклад от Евы Браун…
Прошло уже более двенадцати лет с тех пор, как мы с Кимом Филби прибыли в Берлин как студенты-выпускники — в те дни, когда Германия праздновала триумфальный приход Адольфа Гитлера к власти. Теперь этот город лежал в руинах. Мы посетили канцелярию Гитлера, сильно пострадавшую от обстрелов, но все-таки не полностью разрушенную. Его кабинет был до сих пор завален битым стеклом и обломками кирпича. На полу лежала чудом уцелевшая лампочка. Я поднял ее и швырнул в огромный стол с мраморным верхом, о который она разбилась, издав звонкий хлопок. Невинный ребяческий жест, за который мне никогда не было стыдно. Мы отправились дальше, пытаясь отыскать дом на Потсдамерплац, где останавливались в Берлине. Мало того что мы так и не смогли его найти, но не было решительно никакой возможности даже примерно понять, где он стоял. И все же, несмотря на невероятные разрушения, почти полное отсутствие каких-либо товаров и нормальных жизненных удобств, Берлин был полон жизни и даже оптимизма. Атмосфера в городе весьма отличалась от атмосферы побежденной провинциальной Германии. В Берлине местные граждане жили в эпицентре нового конфликта, усугубляемого присутствием в городе войск с Востока и Запада. Между прочим, у Кима Филби, должно быть, впервые возникла возможность — помимо, конечно, его тайных контактов — увидеться с советскими гражданами. Можно было бы даже сказать — с согражданами, ведь он сам утверждал, что состоял в советской секретной службе, хотя официально советское гражданство он получил, лишь перебравшись в Москву.
В наш последний день пребывания в Берлине Джеймс устроил для нас двоих и еще одного гостя шикарный обед в своей хорошо обставленной квартире. Уверен, что и сам фюрер не питался лучше, даже если ему готовил повар Евы Браун. Когда мы добрались до десерта, горничная, и она же повар, вытащила из холодильника бутылку превосходного рейнвейна. Обычно Ким относился в вину довольно спокойно, но они с Джеймсом осушили свои бокалы почти одновременно. Секунду спустя я и еще один гость сделали бы то же самое, если бы не странная реакция первых двух. Оказалось, они выпили средство от насекомых! Бедная девушка, которая два месяца прислуживала русским, была напугана до крайности. Она не сомневалась, что ее либо расстреляют, либо, в лучшем случае, отправят в лагерь для военнопленных. В последующие тридцать шесть часов или даже больше Киму было действительно худо.
