– Спасибо, не жалуюсь. Вы ведь завтра придете на ужин, не правда ли?
– Да, ждем с нетерпением. Только не уверена, успеет ли вернуться Джонатан.
Этого короткого замечания хватило.
– Как это – не уверена?
– Джонатан в Кливленде, на медицинской конференции.
Где ищут способы спасти умирающих детей, едва не прибавила Грейс.
– Ах вот как?
– Не знаю, во сколько он прилетает.
Для Евы это уже достаточно вопиющий факт. А признаваться, что не знаешь, в какой день ждать мужа, и вовсе немыслимо. Для Евы жена, вся жизнь которой не вертится вокруг нужд и потребностей супруга, была феноменом удивительным и непонятным. Семья Грейс была для Евы темным лесом. Дела, заботы, предстоящий выход книги и связанные с ним туры и интервью – все это озадачивало мачеху. Не говоря уже о жизни врача, когда от семейных ужинов приходится отказываться, срываясь в больницу к пациенту, которому внезапно стало хуже. Для Евы все это было настолько неэстетично, что мачеха старалась просто закрывать глаза на подробности профессиональной жизни Грейс и Джонатана.
– Не понимаю, – проговорила Ева. – Почему нельзя просто спросить? Неужели так трудно позвонить?
Ева была полной противоположностью среднестатистической матери семейства иммигрантов. Хозяйки любой национальности всегда с радостью готовы угостить нежданных гостей своей фирменной пастой, гуляшом или жарким. У Евы же дом был красивый, но совершенно не гостеприимный. Мама Грейс вообще не готовила, но когда разливала по тарелкам вкусные супы, приготовленные поварихой из Доминиканской Республики, по крайней мере, чувствовалось, что угощает она собравшихся с удовольствием. Ева же готовила хорошо и строго придерживалась рецепта, однако вкусное угощение от неприветливой хозяйки – не самое большое удовольствие.
– Не могу дозвониться, – смущенно объяснила Грейс. – Давай договоримся так: пока будем считать, что мы придем втроем, а если Джонатан не сможет, сразу сообщу. Лучше приготовить побольше, чтобы в любом случае всем хватило, правда?
С таким же успехом Грейс могла посоветовать Еве складывать мусор в холодильник.
– Слышала, что случилось у Генри в школе. Ужасно, – ни с того ни с сего объявила Ева. Грейс так удивилась, что даже не сразу сообразила, что сказала мачеха.
– В школе?.. – растерялась она. Грейс как раз отрезала стебель цветной капусты, и тут замерла над разделочной доской с ножом в руке.
– Подумать только – мать одного из учеников убили! Твой отец сегодня утром звонил с работы и рассказал.
Сама мысль о том, что отец узнал о случившемся с Малагой Альвес раньше Грейс, смущала. Нельзя сказать, чтобы отец находился в центре событий и у него было много связей. Да и Интернетом он не пользовался.
– Да, действительно ужасно.
– Ты ее знала?
– Нет. Вернее, да, но совсем немного. Приятная была женщина.
Последняя фраза вырвалась сама собой. Каждому известно, что об умерших надо говорить хорошо. На самом деле Малага впечатления особо приятной женщины не производила. Впрочем, какое это теперь имеет значение?
Грейс положила цветную капусту в паровую корзину и начала подогревать масло для соуса. Грейс приучила Генри есть цветную капусту, щедро поливая ее сырным соусом. Готовить его Грейс в свое время научила Вита. К сожалению, рецепт был практически единственным, что осталось у нее от подруги.
– А кто убийца? Муж? – уточнила Ева, будто Грейс каким-то образом могла быть в курсе. – В таких случаях убийца обычно муж.
– Понятия не имею, – ответила Грейс. – Но полиция наверняка проведет расследование…
Уже проводит, мрачно подумала она.
– Кем надо быть, чтобы убить мать своего ребенка? – продолжила мачеха. Грейс, натиравшая на терке сыр чеддер, выразительно закатила глаза. «Понятия не имею», – подумала она. Вероятно, плохим человеком.
– Да, жуткая история, – вместо этого заметила она. – Как папино бедро? Все еще беспокоит?
Даже этот безобидный вопрос, по мнению Евы, был нарушением приличий. Состояние бедер восьмидесятиоднолетнего мужа – слишком интимная тема, чтобы обсуждать с единственной дочерью вышеупомянутого мужа. А то, что из-за этой проблемы ему в скором времени, вероятно, придется делать операцию, делало вопрос еще более неприятным.
– Все нормально. Во всяком случае, не жалуется.
Поняв, что совершила промах, Грейс поскорее завершила звонок, пообещав как можно скорее выяснить, придет Джонатан или нет. Потом положила отбивные на гриль и начала смешивать расплавившееся масло с мукой.
После ужина, когда Генри вернулся к себе в комнату, чтобы поиграть на скрипке, Грейс занялась уборкой. Потом отправилась в спальню и достала ноутбук из кожаной сумки, в которой его обычно носила. Супруги давно договорились, что спальня будет зоной, свободной от технологий. Если, конечно, не считать CD-плейера, который Джонатан держал на тумбочке со своей стороны. В ящиках хранились сотни дисков в специальных кожаных футлярах. Все они разбиты на категории по жанрам и расставлены в алфавитном порядке по фамилиям исполнителей и названиям групп. В отличие от большинства меломанов, утверждавших, что любят «разную» музыку, но на деле слушающих исключительно рок, джаз или блюз, у Джонатана и впрямь были удивительно разносторонние вкусы. Муж мог отдать предпочтение как мелодиям аборигенов, исполняемым на диджериду
[23]
, так и камерной музыке барокко или новому альбому Элисон Краусе
[24]
.
Грейс не была технофобкой. Ее айфон играл большую роль в жизни всей семьи, и книгу она печатала на ноутбуке.
Однако Грейс не нравилось, когда со всех сторон на нее выливаются потоки ненужной информации – во всяком случае, дома. Конечно, совсем без них не обойтись – взять хотя бы рекламу. Даже любимое Грейс Национальное общественное радио не избежало греха, активно работая на интересы корпоративных спонсоров. Она, конечно, была не поклонницей диджериду – единственным в семье, кто мог слушать эту музыку, являлся Джонатан. Но, по крайней мере, на этих записях никто не пытался ничего продать слушателю.
И все же спальня с приглушенно-зелеными стенами, красными тюлевыми занавесками и кроватью в старинном стиле, на которой когда-то спали родители (матрас, естественно, был заменен на новый), была укрытием, где можно было просто пообщаться вживую, а не с помощью эсэмэ-сок или электронных писем. Грейс нравилось просыпаться в этой комнате, особенно когда не надо было срочно вскакивать и куда-то бежать и в спальне еще было темно. Приятно было видеть рядом костлявое плечо спящего на боку Джонатана. Еще Грейс любила просыпаться по ночам, когда Джонатан возвращался домой из больницы. Тогда она прижималась к нему и засыпала снова, в полусне так и не уверенная, действительно Джонатан пришел или ей это просто снится. И конечно, занятия любовью: музыка «REM», страсть и возможность не обжиматься по углам, будто подростки, а полноценным образом уединиться в собственной супружеской постели – вот она, привилегия взрослых людей. Когда Генри был маленьким, спал на этой самой кровати между папой и мамой. Сначала потому, что Грейс его туда укладывала – как и любая молодая мать, боялась оставлять ребенка одного даже на ночь. Потом Генри начал забираться к родителям сам. Но вскоре Джонатан настоял, что пора сыну спать в своей комнате дальше по коридору. Оформлением детской занималась Грейс, и стены украшали луна и звезды – нейтральный узор, подходящий и для мальчика, и для девочки. Сейчас, конечно, он был давно закрашен. Примерно в это же время Грейс надумала заодно переделать собственную спальню. Не считая кровати, которая ей всегда нравилась, и туалетного столика, к которому Грейс испытывала скорее противоположные чувства, но бережно хранила, потому что он принадлежал маме, все остальные старые предметы интерьера были заменены. Паркет освободили из-под слоя знакомого с детства бежевого ковролина, благодаря которому он, по крайней мере, сохранил первоначальный вид. Тогда же стены стали зелеными. Когда нанятая Грейс дизайнерша искренне ужаснулась при виде ткани, которую хозяйка выбрала для занавесок, специалистка была немедленно уволена. Грейс обратилась к швее, которая, по крайней мере, не высказывала собственного мнения. Джонатан же, когда дело касалось интерьеров, заявлял, что ему все равно – лишь бы жена была довольна.
