— Это чушь собачья. Я не понимаю, почему черные должны покорно сидеть и смотреть, как белые надвигаются на них. Это как в той знаменитой поговорке: мол, место женщины — на кухне. — Она прямо-таки испепелила мужа презрительным взглядом. — Почему-то все считают, что всему голова — мужчина.
— А разве не так? — с легкой улыбкой полюбопытствовал Муньос. — Например, в партии, нарисованной на картине, исходная позиция вроде бы показывает преимущество белых. Черный король под угрозой. А черная королева поначалу просто бесполезна.
— В этой партии черный король ничего не значит. Вся ответственность ложится на королеву. На королеву и на пешки. Эта партия выигрывается действиями королевы и пешек.
Муньос пошарил в кармане и достал листок бумаги.
— Вы не проигрывали вот этот вариант?
Лола Бельмонте с явным недоумением взглянула сначала на собеседника, затем на листок, который он протянул ей. Глаза Муньоса поблуждали по комнате и в какой-то момент, как бы случайно, встретились с глазами Хулии. Отлично сыграно, прочел он во взгляде девушки, но выражение его лица осталось по-прежнему непроницаемым.
— Думаю, что да, — сказала через некоторое время Лола Бельмонте. — Белые отвечают пешкой на пешку, ферзь рядом с королем, на следующем ходу будет шах… — Она удовлетворенно посмотрела на шахматиста. — Тут белые решились на ход ферзем, и, похоже, это правильный вариант.
Муньос утвердительно кивнул головой:
— Согласен с вами. Но меня больше интересует следующий ход черных. Что бы вы сделали?
Лола Бельмонте подозрительно прищурилась. По-видимому, она пыталась уяснить себе истинную цель этих расспросов. Потом она вернула листок Муньосу.
— Я уже давненько не играла эту партию, но помню по меньшей мере четыре варианта: черная ладья берет коня, что приводит к довольно скучной победе белых за счет действий пешек и королевы… Другой вариант: кажется, отдается конь за пешку. Черный ферзь также берет ладью, или же слон берет пешку… В общем, возможностей великое множество. — Она взглянула на Хулию, потом опять на Муньоса — Но я не понимаю, какое это может иметь отношение…
— Как вам удается, — невозмутимо перебил ее Муньос, — выигрывать черными?.. Не скажете ли вы мне, как шахматист шахматисту, в какой именно момент вы достигаете перевеса?
Лола Бельмонте высокомерно пожала плечами.
— Мы можем сыграть, когда вам будет угодно. Так вы и узнаете.
— Буду очень рад и ловлю вас на слове. Но есть один вариант, о котором вы не упомянули, может быть, просто забыли. Вариант, предполагающий размен ферзей. — Он сделал короткое движение рукой, точно сметая фигуры с воображаемой доски. — Вы знаете, что я имею в виду?
— Конечно, знаю. Когда черный ферзь съедает пешку на d5, размен ферзей приобретает решающее значение. — На лице Лолы Бельмонте заиграла жестокая торжествующая улыбка. — И черные выигрывают. — Ее глаза хищной птицы на миг с презрением остановились на муже и снова устремились на Хулию. — Жаль, что вы не играете в шахматы, сеньорита.
— И что вы думаете? — спросила Хулия, как только они оказались на улице.
Муньос наклонил голову набок. Он шагал по правую руку от Хулии, по внешнему краю тротуара, губы его были плотно сжаты, отсутствующий взгляд временами чуть задерживался на лицах идущих навстречу прохожих. Девушка заметила, что шахматист не горит желанием отвечать на вопрос.
— Технически, — проговорил он наконец с явной неохотой, — это могла бы быть она. Она знает все возможности этой партии, а кроме того, хорошо играет. Я бы сказал: довольно хорошо.
— Кажется, вы не очень убеждены…
— Есть кое-какие детали, которые не вписываются.
— Но она приближается к тому представлению, которое у нас сложилось о нем. Она наизусть знает партию с картины. Она обладает достаточной силой, чтобы убить человека — мужчину или женщину — и в ней есть нечто такое, от чего в ее присутствии становится неуютно… — Девушка сдвинула брови, вспоминая, что еще добавить к описанию Лолы Бельмонте. — Похоже, она плохой человек. Кроме того, она относится ко мне с повышенной антипатией, а почему — не понимаю… Ведь, если верить тому, что она говорит насчет женщин, я, в общем-то, довольно точно соответствую ее идеалу: независимая, свободная от семейных уз, с определенной долей уверенности в себе… Современная, как выразился бы дон Мануэль.
— Может быть, именно из-за этого она и испытывает к вам неприязнь. Потому что вы таковы, какой она хотела, но не сумела стать… У меня не очень хорошая память на все эти сказки, которые так любите вы и Сесар, но все же мне помнится, что злая ведьма в конце концов возненавидела свое зеркало.
Несмотря на малоподходящие обстоятельства, Хулия рассмеялась.
— Возможно, что и так… Мне бы это никогда не пришло в голову.
— Ну так вот я вам подсказал. — Муньос полуулыбнулся. — Постарайтесь в ближайшие дни не есть яблок.
— Ничего. Со мной ведь два моих принца. Вы и Сесар. Слон и конь, так, кажется?
Муньос перестал улыбаться.
— Это не игра, Хулия, — сказал он, чуть помедлив. — Не забывайте об этом.
— Я не забываю. — Она взяла его под руку и почувствовала, как он едва ощутимо напрягся. Похоже, он испытывал неловкость, но она не убрала своей руки. Ей становился все более симпатичен этот странный, неуклюжий и молчаливый чудак. Шерлок Муньос и Хулия Ватсон, подумала она, смеясь про себя, ее вдруг охватила безудержная веселость, пригасило которую лишь внезапное воспоминание о Менчу.
— О чем вы думаете? — спросила она шахматиста.
— Да все об этой племяннице.
— И я тоже. Она и правда до мелочей соответствует тому, что — или кого — мы ищем… Хотя, судя по всему, вы не слишком убеждены в этом.
— Я не сказал, что это не она была той женщиной в плаще. Я говорю только, что не узнаю в ней нашего таинственного противника…
— Но некоторые вещи ведь совпадают! Вам не кажется странным, что, будучи лицом весьма заинтересованным, всего через несколько часов после того, как у нее похитили картину, стоящую целое состояние, она вдруг забыла о своем возмущении и начала преспокойно говорить на шахматные темы? — Хулия отпустила руку Муньоса и остановилась перед ним, глядя прямо в глаза. — Или она великая лицемерка, или шахматы значат для нее гораздо больше, чем кажется. В любом случае она оказывается фигурой подозрительной. Может быть, она все время притворялась. С момента звонка Монтегрифо у нее было более чем достаточно времени, чтобы, понимая, что полиция непременно явится к ней, подготовить то, что вы называете линией обороны.
Муньос кивнул.
— В самом деле, это возможно. В конце концов, она шахматистка. А шахматист умеет пользоваться различными средствами. Особенно когда речь идет о выходе из сложных ситуаций…
Некоторое время он шел молча, уставившись на носки ботинок. Потом поднял глаза на Хулию и отрицательно покачал головой.
