После того как торжественная и пышная церемония открытия сессии закончилась, я пошла на дополнительное заседание с несколькими министрами иностранных дел и представила им нашу компромиссную резолюцию в качестве альтернативы ее предыдущей редакции, в которой не упоминалось никаких условий. Предложение было встречено с немалым удивлением, поскольку оно сильно отличалось от политической доктрины Соединенных Штатов (хотя, на мой взгляд, это компромиссное решение все равно позволяло нам достичь своих целей). Мы с Томом провели второй тур переговоров, в ходе которого осаждали министров иностранных дел, приводя убедительные доводы в пользу нашего плана. В полдень я обратилась к Генеральной Ассамблее и подтвердила, что дипломатические принципы нашей организации и демократический прогресс Латинской Америки являются слишком важными, чтобы отказываться от них. Я напомнила моим коллегам, что администрация президента Барака Обамы уже предпринимает шаги, чтобы привлечь непосредственно Кубу к решению этого вопроса.
Сторонники Кубы также приводили веские аргументы в пользу своей позиции. В частности, Селайя заявил, что голосование 1962 года, исключившее Кубу из рядов ОАГ, «ущемило ее законные права», поэтому он призвал Ассамблею «исправить эту ошибку». Президент Никарагуа Даниэль Ортега сказал, что ограничения были «наложены тиранами», и, показав свое истинное лицо, заявил, что «ОАГ остается орудием господства Соединенных Штатов». Присоединившись к Венесуэле, руководитель Никарагуа потребовал голосования, которое поставило бы все на свои места. В противном случае он пригрозил выйти из организации.
Эти переговоры тянулись целый день, однако я следила за временем. Я должна была покинуть Гондурас в начале вечера для того, чтобы вылететь в Каир. Там я должна была провести совещание вместе с президентом Обамой перед его важным обращением к мусульманскому миру. Перед своим отъездом я должна была удостовериться в том, что не будет большинства, то есть двух третей голосов, которые бы позволили признать Кубу равноправным членом нашей организации без каких-либо условий. Мы спорили с каждым, кто готов был слушать, что такое решение не будет отвечать интересам ОАГ. В какой-то момент президент Обама напрямую призвал Лулу поддержать нашу идею, заключавшуюся в определенном компромиссе. Я отвела Селайю в небольшую отдельную комнату и попыталась сыграть на его чувстве ответственности как организатора конференции. Если бы он поддержал наш компромисс, он мог бы спасти не только себя, но и этот саммит ОАГ. Если же нет, то он остался бы в памяти поколений как лидер, который способствовал коллапсу нашей организации. Мне показалось, что мои доводы возымели действие. Хотя к концу дня мы были далеки от консенсуса, я была уверена в том, что дела движутся в правильном направлении. Даже если бы наша резолюция не прошла, та же судьба ожидала бы и другую. Я полагала, что теперь было маловероятно, чтобы голоса участников форума ОАГ разделились. Я направилась в аэропорт и попросила Тома держать меня в курсе событий.
— Держи их в правильном русле, — сказала я ему и села в машину.
Спустя несколько часов Том позвонил мне, чтобы сообщить, что, судя по всему, наше дело близко к разрешению. Наша команда вела переговоры об окончательной формулировке условий, но было похоже, что наш компромиссный вариант получил поддержку. К концу вечера только Венесуэла, Никарагуа, Гондурас и еще некоторые их сторонники придерживались мнения о необходимости восстановления членства Кубы. Вместо Соединенных Штатов (как мы изначально опасались) изолированными оказались Чавес и его команда, которые пошли против единого мнения региона. По некоторым сообщениям, Селайя позвонил Чавесу и предложил ему подчиниться воле большинства, принять компромисс. Какой бы ни была причина, но утром упомянутые руководители поменяли свою позицию, и мы смогли достичь консенсуса по предложенной нами резолюции. Когда она была принята, министры разразились аплодисментами.
В Гаване режим Кастро отреагировал весьма резко и отказался подавать прошение о восстановлении членства в ОАГ или принимать какие-либо условия или демократические реформы. С учетом такой позиции ограничения никуда не делись. Но мы все же добились замены устаревшей аргументации более современной, что должно было способствовать дальнейшему укреплению ОАГ и обеспечению ее приверженности идеалам демократии.
Верный своим принципам, в декабре 2009 года Кастро создал новые проблемы, арестовав сотрудника Агентства США по международному развитию Алана Гросса по обвинению в том, что он пронес компьютерную технику в небольшую, существовавшую с давних времен еврейскую общину в Гаване. Кубинские власти подвергли его скорому суду и приговорили к пятнадцати годам тюрьмы. Одной из моих крупных неудач на посту госсекретаря была наша неспособность вернуть Алана домой. Госдепартамент и я поддерживали тесный контакт с его женой, Джуди, и его дочерями. Я публично призывала множество других стран начать переговоры с Кубой по данному вопросу. Однако, несмотря на прямые контакты с кубинскими чиновниками и многочисленные усилия третьих лиц, кубинцы согласились освободить его лишь при условии, что Соединенные Штаты освободят пятерых осужденных кубинских разведчиков, отбывающих у нас срок. Не исключено, что сторонники жесткого курса в кубинском руководстве использовали инцидент с Гроссом как возможность избежать любого возможного сближения с Соединенными Штатами и тех внутренних реформ, которые в этом случае потребовалось бы проводить. Если это так, то это двойная трагедия, обрекающая миллионы кубинцев на своего рода продолжение тюремного заключения.
Встретив стену непонимания при попытках организовать переговоры с режимом в Гаване, мы с президентом Обамой продолжили обращаться непосредственно к кубинскому народу, а к не правительству. На основе уроков предыдущих противостояний мы верили, что лучшим способом изменить Кубу будет приобщение ее граждан к ценностям, информации и материальным благам внешнего мира. Изоляция лишь укрепляла режим тоталитарной власти, а вдохновение и обновление сил кубинского народа могло произвести обратный эффект. В начале 2011 года мы объявили о новых правилах, которые должны были упростить процедуру посещения Кубы американским религиозным группам и студентам и разрешить аэропортам США принимать чартерные рейсы из Кубы. Мы также подняли лимит на денежные переводы, которые американцы кубинского происхождения могли высылать членам семьи, оставшимся на Кубе. Сотни тысяч американцев ежегодно посещали остров. Они были своеобразной ходячей рекламой Соединенных Штатов и преимущества более открытого общества.
На каждом этапе этого пути мы сталкивались с резкой оппозицией со стороны некоторых членов конгресса, которые хотели сохранить Кубу в глубокой изоляции. Однако я по-прежнему была убеждена в том, что такое взаимодействие (напрямую с народом) было лучшим способом стимулировать реформы на Кубе и что это было в интересах как Соединенных Штатов, так и всего региона в целом. Поэтому я была рада, когда мы увидели, как изменения медленно проникали в страну, независимо от того, насколько жесткий режим изоляции пытались установить консерваторы. Блогеры и участники голодовок внесли свой вклад, требуя свободы для Кубы. Я была особенно тронута мужеством и решимостью кубинских женщин, известных как «Дамас де Бланко», то есть «Дамы в белом». Начиная с 2003 года они каждое воскресенье после католической мессы устраивали марш несогласных с содержанием под стражей политических заключенных. Они подвергались преследованиям, избиениям и арестам, но продолжали начатое дело.
