Как я ранее уже упоминал, все древние и доиндустриальные общества высоко ценили эти состояния, вызывались ли они психоделическими растениями или некоторыми из многих мощных ненаркотических «технологий священного»: голоданием, лишением сна, отрешением от общества или чувств, плясками, пением, музыкой, барабанным боем или физической болью. Члены этих общественных групп имели возможность неоднократно переживать холотропные состояния сознания за всю их жизнь по самым разным священным поводам. По сравнению с этим в индустриальной цивилизации холотропные состояния объявлены патологией, а средства, которые могут способствовать их возникновению, были отвергнуты или даже поставлены вне закона, и к тому же были разработаны действенные средства для подавления этих состояний, когда те случаются непроизвольно. Из-за вытекающего из этого простодушия и невежества относительно холотропных состояний западная культура была не готова к принятию и усвоению необычайных изменяющих ум свойств и мощи ЛСД и других психоделиков.
Внезапное проявление дионисийской стихии из глубин бессознательного и с высот сверхсознательного также угрожало евро-американскому обществу. Кроме того, внеразумная и сверхразумная природа психоделических переживаний была опасным испытанием для самих основ материалистического мировоззрения западной науки. Существование и природу этих переживаний нельзя было объяснить внутри господствующих теорий, что всерьез подрывало метафизические предпосылки относительно первичности материи по отношению к сознанию, на которых зиждется западная культура. Это также угрожало ведущему мифу индустриального мира, показывая, что истинная осуществленность приходит не от достижения материальных целей, но из глубокого мистического переживания.
Для психоделического опыта была не готова не только культура в целом, не готово было также сообщество занимающихся вспомоществованием специалистов. Для большинства психиатров и психологов психотерапия означала упорядоченные разговоры лицом к лицу или свободное ассоциирование на кушетке. Сильные чувства и яркие телесные проявления на психоделических сеансах казались им слишком близкими к тому, что обычно связывалось с психопатологией. Им было трудно вообразить, что подобные состояния могли быть исцеляющими и преображающими. В итоге они не верили сообщениям о необычайной мощи психоделической психотерапии, исходящим от тех сослуживцев, у которых было достаточно мужества, чтобы воспользоваться случаем и провести психоделическую терапию, или от их пациентов.
Положение еще более усложнялось тем, что многие из явлений, происходящих на психоделических сеансах, не могли быть поняты в рамках теорий, господствующих в академическом мышлении. Возможность перепроживания рождения или состояний из жизни плода, получения точных сведений о мировой истории и мифологии из общественного бессознательного, переживания архетипических миров и кармических воспоминаний или восприятие отдаленных событий в состоянии выхода из тела была просто слишком фантастической, чтобы быть правдоподобной для среднего специалиста. И все же те из нас, кто имел возможность работать с ЛСД и хотел в корне поменять наше теоретическое понимание психики и практическую стратегию терапии, были способны увидеть и оценить огромные возможности психоделиков и как терапевтических средств, и как веществ необычайной познавательной ценности.
В одной из своих ранних книг я предположил, что возможная ценность ЛСД и других психоделиков для психиатрии и психологии была сопоставима по значимости с тем, какой значимостью обладает микроскоп для биологии и медицины или телескоп для астрономии. Мои позднейшие опыты с психоделиками только подтверждали это первоначальное впечатление. Эти вещества действуют как ненаправленные усилители, которые увеличивают нагруженность (энергетическую заряженность), связанную с глубокими бессознательными содержаниями психики, и делают их доступными для сознательной обработки. Это особенное свойство психоделиков позволяет изучить психологически затаенные склонности, в глубине правящие нашими переживаниями и поступками, которое нельзя даже сравнить любым иным методом и средством, доступным современной господствующей психиатрии и психологии. Кроме того, оно предоставляет особые возможности для излечения эмоциональных и психосоматических нарушений, для положительного преображения личности и развития сознания.
Естественно, что столь мощные средства таят в себе большую опасность, нежели средства более скромные и гораздо менее действенные, принятые и используемые в настоящее время господствующей психиатрией, такие как словесная психотерапия или лечение успокоительными. Клиническое исследование показало, что эти опасности могут быть сведены на нет при соответствующем использовании и тщательном слежении за подбором лекарств и обстановкой. Безопасность психоделической терапии, проводимой в обстановке лечебного учреждения, была доказана исследованием Сидни Коэна, основывающимся на сведениях, почерпнутых более чем из 25 000 психоделических сеансов. Согласно Коэну, ЛСД-терапия оказалась намного более безопасной, чем множество других процедур, которые по заведенному порядку время от времени использовались при психиатрическом лечении, вроде электрошоковой терапии, терапии инсулиновой комой и психохирургии (Cohen, 1960). Однако законодатели, отвечающие за массовое безнадзорное употребление психоделиков, получали сведения о них не из научных работ, но из баек падких на сенсации журналистов. Правовые и административные меры против психоделиков не покончили с экспериментированием с ними среди народа, но они почти прекратили законное научное изучение этих веществ.
Тем из нас, кто имел исключительную возможность исследовать и испытывать необыкновенную силу психоделиков, это казалось трагической потерей для психиатрии, психологии и психотерапии. Мы чувствовали, что это неудачное стечение обстоятельств погубило то, что в истории этих наук, вероятно, было единственной самой главной возможностью. Если бы можно было избежать ненужной массовой истерии и продолжать ответственное исследование психоделиков, они, несомненно, в корне преобразили бы теорию и практику психиатрии. Я полагаю, что открытия, сделанные во время этих исследований, обладают возможностью породить революцию в понимании человеческой психики и сознания, сопоставимую с тем понятийным прорывом, который пережили современные физики за первые три десятилетия относительно их теорий, касающихся материи. Это новое знание могло бы стать неотъемлемой частью всеобъемлющей новой научной парадигмы XXI столетия.
В настоящее время, когда уже более чем три десятилетия прошло с тех пор, как на деле были прекращены официальные исследования с психоделиками, я могу попытаться оценить прошедшую историю этих веществ и попытаться взглянуть в их будущее. После того как за прошедшие 50 лет я лично провел более чем четыре тысячи психоделических сеансов, у меня сложилось благоговейное и уважительное отношение к этим веществам и их огромным как положительным, так и отрицательным возможностям. Они являются мощнейшими орудиями и подобно любому орудию могут использоваться либо умело, либо неумело или разрушительно. Итог в высшей степени будет зависеть от их подбора и обстановки.
Вопрос, является ли ЛСД необыкновенным лекарством или дьявольским наркотиком, имеет не больше смысла, нежели вопрос о положительных или отрицательных возможностях ножа. Естественно, что от хирурга, основывающего свое суждение на оценке успешно проведенной операции, и от главы полицейского участка, расследующего убийства, совершенные при помощи ножей в глухих переулках Нью-Йорка, мы получим очень разные отзывы. Домохозяйка рассматривает нож прежде всего как полезное орудие на кухне, а художник станет использовать его для вырезания деревянных изваяний. Так же мало смысла судить о полезности и опасности ножа, наблюдая играющих с ним детей, не имеющих необходимой сноровки и навыков. Точно так же и образ ЛСД изменился бы, сосредоточься мы на итогах ответственного врачебного или духовного употребления, либо на простодушном и небрежном массовом экспериментировании над собой молодого поколения, или же на преднамеренно разрушительных экспериментах военных кругов или тайной полиции.
