Из своего укрытия Надя могла видеть своих родственников — тетушек, дядюшек, двоюродных братьев и сестер, сидящих на крыльце большого каркасного дома и одетых в старомодные одежды, характерные для того времени. Все были заняты разговорами и не обращали внимания на нее и ее несчастье. Ее наполняло ощущение провала; она была подавлена непостижимыми требованиями взрослых — быть хорошей девочкой, хорошо себя вести, говорить только то, что нужно, держать себя в чистоте. Ей казалось невозможным им угодить. Она чувствовала себя отвергнутой и пристыженной.
Как и во всех подобных случаях, мы попросили Надю попытаться проверить этот опыт, чтобы выяснить, связан ли он с какой-нибудь объективной реальностью. Вскоре после этого Надя поговорила со своей матерью. Она не хотела признаваться матери в том, что принимала ЛСД, поскольку знала, что мать бы этого не одобрила. Вместо этого, она рассказала, будто ей приснился сон, в котором она была своей матерью в раннем детстве и, глубоко пристыженная, пряталась под лестницей, глядя на сидящих на крыльце взрослых, которым было на нее совершенно наплевать. Едва она начала рассказывать, как мать стала перебивать ее, добавляя отдельные детали, которые были точно такими, как Надя их переживала. Воспоминания матери об этом событии полностью соответствовало опыту, пережитому Надей под влиянием ЛСД, — включая подробное описание большого крыльца и ведущих к нему ступеней, того, как были одеты люди, и даже ее собственного платьица с накрахмаленным белым передничком4.
Исследование мира наших предков
Иногда эмпирическое исследование нашего происхождения позволяет нам соприкоснуться с жизнями ныне покойных дедушек и бабушек или даже родственников, живших за много веков до нас. Эти переживания жизни отдаленных предков отличает ощущение полной уверенности в том, что человек, с которым мы отождествляемся, принадлежит к нашей родословной. Те, кому доводилось переживать это ощущение генетической связи, нередко описывают его как «первобытное» — то, что не может быть выражено словами, но должно быть пережито.
Такого рода переживания жизни предков всегда соответствуют расовому, культурному и историческому происхождению человека, глазами которого мы смотрим. В некоторых случаях, кажущиеся противоречия — как, например, в том случае, когда человек англо-саксонского происхождения переживает жизнь предков, которые были африканцами или американскими индейцами — рассеивались при более тщательном изучении семейной генеалогии, подтверждавшем точность этого переживания. Очень часто, воспоминания жизни предков содержат объективные данные, позволяющие их проверить. Сюда может входить информация о привычках, обычаях, верованиях, семейных традициях, чертах характера и суевериях, присущих данному предку, о которых может быть известно из других независимых источников.
Дополнительным доводом в пользу достоверности опыта жизни предков может быть наблюдение за переживающими его людьми. Очень часто, как на семинарах, так и в ходе частных сеансов терапии мы замечали драматические изменения внешности и поведения людей. Например, выражение лица, позы, жесты, эмоциональные реакции и мыслительные процессы человека могут становиться характерными для предка, жизнь которого он переживает.
Иногда переживания жизни предков могут быть яркими и полными конкретных деталей, которые легко проверить. В других случаях они могут быть смутными и размытыми, раскрывая лишь впечатления и эмоциональную атмосферу, связанные, например, с характером отношений между членами определенной семьи, племени или клана. Мне, как психологу, было особенно интересно видеть, как часто эти переживания жизни предков позволяют лучше понять личные проблемы, с которыми мы можем сталкиваться в настоящее время. Я убежден, что эти мимолетные впечатления о жизни наших родителей, бабушек и дедушек, и даже более далеких родственников могут помочь нам лучше понять, а, зачастую, и разрешить конфликты в нашей сегодняшней жизни.
Следующий пример иллюстрирует богатую и точную историческую информацию, которую можно собрать из некоторых переживаний жизни предков. Она дает нам ценные данные о периодах, которые, в ином случае, могли быть потеряны для истории. Это конкретное переживание интересно тем, что оно впоследствии было подтверждено не только целенаправленными историческими исследованиями, но и неожиданным синхронным событием.
Проходя систематический курс ЛСД-терапии с целью лечения сложного невроза, одна молодая женщина, которую я буду называть Ренатой, переживала множество сцен, происходивших в Праге в семнадцатом веке. Во этот период, незадолго да начала Тридцатилетней войны в Европе, Богемия, составляющая часть сегодняшней Чехословакии, оказалась под властью династии Габсбургов. Стараясь уничтожить чувства национальной гордости, Габсбурги схватили и публично казнили на площади Старого города в Праге двадцать семь человек, принадлежавших к чешской аристократии.
Во время проводимого мной сеанса, Рената описывала множество образов и догадок, касающихся архитектуры того периода, типичной одежды, которую носили люди, а также оружия и утвари, использовавшейся ими в повседневной жизни. Она могла описать сложные взаимоотношения между королевской семьей и вассалами. Все это открывалось ей в мельчайших деталях и сопровождалось глубоким пониманием, хотя она никогда не изучала этот период истории. (Чтобы проверить достоверность многих из рассказанных ею подробностей, я был вынужден обратиться к научным источникам.
Значительная часть переживаний Ренаты относилась к одному конкретному дворянину, который был казнен Габсбургами. В драматической последовательности, Рената переживала реальные подробности казни этого человека так, будто при этом сама находилась в его теле. Будучи свидетелем переживания Ренатой этой личной драмы, я должен признать, что сам разделял ее замешательство и смятение. Пытаясь разобраться в происходившем, я выбрал два различных подхода. Во первых, я уделял значительное время проверке исторических сведений, которые она сообщала, и находил поразительное количество объективных свидетельств, связывающих ее рассказ с этим фрагментом истории семнадцатого века. Во вторых, я использовал все свое мастерство психоаналитика, в надежде обнаружить любые свидетельства того, что за ее историческими переживаниями, на самом деле, скрывались детские конфликты или эмоциональные потрясения ее теперешней жизни. Однако, как я ни старался, я не мог объяснить ее надличностных переживаний какими бы то ни было затаенными психологическими проблемами.
Через два года после моей работы с Ренатой, когда я уже переехал в Соединенные Штаты, я получил от нее длинное письмо. Она рассказывала, что недавно ей довелось встретиться со своим отцом, которого она не видела с трехлетнего возраста, когда развелись ее родители. Она пообедала с ним у него дома, а потом он показал ей плод своего любимого увлечения — генеалогическое древо, прослеживающее многовековую историю семьи. К своему удивлению, она обнаружила, что ее отец и она сама были потомками одного из дворян, казненных Габсбургами в тот роковой день в начале семнадцатого века. Эта информация только подтвердила ее прежнее предположение, что определенные эмоционально заряженные воспоминания могут закрепляться в генетическом коде и передаваться через века будущим поколениям5.
