ОНА. Как вы смеете?! (Почти падает на диван.)
ОН. Так, значит, это вы так сказали… Юля, простишь ли ты меня?.. Ведь я тоже нарочно… Тоже хотел узнать…
(Случайно обнаруживает портсигар в своем кармане, закуривает, бросает папиросу, становится перед Юлией на колени.)
ОНА. Не трогайте меня!
ОН. Простишь ли ты меня?.. Я пошутил… Это все была шутка… Комната моя… Зарплата тысяча семьсот монет… В Крым заказаны путевки… Юлия!.. (Вытаскивает из шкафа пиджак, переодевается. Приглаживает прическу. Ставит на стол шампанское и конфеты.)
ОНА. А папа?
ОН. И папа… Это папа римский. Репродукция с картины Веласкеса… (Срывает со стены портрет, достает портрет отца.) Вот он, мой старик. (Снова становится на колени перед Юлией, достает из-под дивана цветы. И вместе с какой-то ночной туфлей кладет их на колени возлюбленной.)
ОНА. Видите, как много в нас еще прежнего, нехорошего! Мы подозрительны, недоверчивы…
ОН. Да, да, Юля… Как много в нас еще старой закваски! Наше сознание еще не освободилось от прежнего… Я был свинья, Юля. Прости меня! (Он снова выгребает цветы из-под дивана. И вместе с другой туфлей кладет их на колени возлюбленной.)
Письма к писателю
Предисловие к первому изданию
Последние два-три года я получаю от читателей много писем.
Письма идут, главным образом, из провинции.
Меня запрашивают, как жить, как писать стихи и что читать.
Мне предлагают сюжеты, критикуют меня, одобряют и поругивают.
Видимо, читатель меня воспринимает не совсем так, как критика.
Я решил опубликовать эти письма.
Я больше года сомневался, стоит ли мне это делать. Может, это не совсем этично. Может, наши молодые начинающие критики захотят уличить меня в низкой саморекламе. Может быть, наконец, это покажется обидным моим корреспондентам, и они перестанут мне писать. А я привык к этим письмам. И полюбил получать их.
Но я решил пострадать на этом деле. Пусть каждый думает, как умеет. Мне реклама не нужна. Корреспондентов я не обидел. Я скрыл их фамилии. Но я не могу и не имею права держать в своем письменном столе такой исключительный материал.
Я не хочу сказать, что в этой моей книге можно увидеть настоящее лицо читателя. Это не совсем так. Эти письма, главным образом, написаны особой категорией читателя. Это, по большей части, читатель, желающий влиться в «великую русскую литературу». Это сознательные граждане, которые задумались о жизни, о своей судьбе, о деньгах и о литературе.
Здесь, так сказать, дыхание нашей жизни.
Дыхание тех людей, которых мы, писатели, стараемся изобразить в так называемых «художественных» произведениях.
Здесь, в этой книге, собраны самые различные письма и страсти.
Здесь, в этой книге, можно видеть настоящую трагедию, незаурядный ум, наивное добродушие, жалкий лепет, глупость, энтузиазм, мещанство, жульничество и ужасающую неграмотность.
У меня не было, конечно, ни малейшего желания поиздеваться над неграмотностью моих читателей. Я не ради смеха собрал эту книгу. Я эту книгу собрал для того, чтобы показать подлинную и неприкрытую жизнь, подлинных живых людей с их желаниями, вкусом, мыслями.
Конечно, у какого-нибудь критика или жуликоватого читателя непременно мелькнет мысль о деньгах.
Знаем, скажет, денежки в карман сунул – вот вам и вся философия этой книги. Сколотил, скажет, из чужого добра книженцию, а после базу подводит. Народец, скажет, пошел – из барахла и то монету гонит.
Спокойно!
Денег я себе не возьму. В самом деле – имею ли я право на эти деньги? В чем тут моя работа? Разве только в том, что я вскакивал по утрам с кровати и открывал почтальону двери.
Конечно, если подумать глубже – кой-какая работишка все же была проделана.
Я внимательно читал эти письма. Я отвечал почти всем корреспондентам. Одних рукописей я прочел не менее как тысячу.
А мои нервы? А бессонные ночи, в которые я обдумывал эту книгу? А сама работа над книгой? Я два года изо дня в день подбирал и перебирал эти письма, думал о них, об их авторах. И эти авторы побывали у меня в мозгу, как и все герои моих книг. Черт побери! Нету денег, которыми можно оплатить мне эту работу.
Каюсь: некоторым читателям я отвечал небрежно. Может быть, иной раз там, где надо было пожалеть или успокоить, – я этого не сделал. А как правило – все почти искали поддержки, похвалы, успокоения и какого-то чуда.
Я не мог и не сумел быть добрым и внимательным ко всем. Я не мог заняться гуманными идейками. Это помешало бы моей литературе.
Но не в этом дело.
Пусть читатель безмятежно перелистывает эту мою книгу. Пусть не прикидывает в своем беспокойном мозгу – а сколько заработал предприимчивый автор на явном барахле.
Автор ничего не заработал.
Часть денег с этого издания я отдам своим родным. Половину я дам тем знакомым и тем писателям и поэтам, которые, как мне известно, находятся сейчас в крайней нужде.
Кроме того, я, конечно, оплачу по рыночной цене стихи, помещенные в этой книге.
(Тем авторам, которым я еще не уплатил, – обращаться письменно: Ленинград. Главный почтамт. До востребования. Мих. Мих. Зощенко.)
В заключение я должен сказать, что книгу эту собрать было чертовски тяжело. Из груды скучных и тупых писем я отобрал те, которые показались мне наиболее характерны. По этой причине в книге имеется мое лицо, мои мысли и мои желания. Книга сделана как роман.
Еще я должен добавить следующее: много интересных писем я не печатаю. Сплетня, непристойность и клевета не попали в эту книгу
[3]
.
Во всех напечатанных письмах я частью убрал настоящие фамилии, частью заменил новыми для того, чтобы не кинуть тени на живых героев. Что касается самих писем, то некоторые письма мне пришлось несколько сократить, чтобы читатель и покупатель не задремал на них. Все остальные остались нетронутыми. И подлинники хранятся у меня.
Я выпускаю эту книгу с некоторой грустью и беспокойством. Я жалею, что ее выпускаю. Я предпочел бы прочесть такую книгу, собранную другим писателем.
Mux. Зощенко
Апрель 1929
Предисловие ко второму изданию
В ответ на эту книгу я получил от читателей громадное количество писем. Однако нового они мне почти ничего не дали. Больше того – половина писем, как ни странно, чрезвычайно похожи на помещенные здесь. Повторяются фразы, отдельные словечки, просьбы и пожелания.
