Директор, сияя, сказал:
– Характеристика больше чем хорошая. Наше учреждение можно поздравить с ценным приобретением. Приступайте.
Ф. хотел было в счет аванса взять некоторую сумму, чтоб продержаться до жалованья, но оказалось, что это нельзя, так как он тут еще не работал.
Тогда сердобольный бухгалтер дал ему две двадцатки из своих, сказав: «Можете отдать через месяц».
Когда деньги очутились в руках путешественника, он подумал:
«А, собственно говоря, зачем я буду сидеть и томиться в этом городе? Лучше я сейчас куплю билет и уеду. А бухгалтеру верну долг по почте».
Эта остроумная мысль пришлась ему по вкусу. Он побрел на вокзал и в тот же день уехал на почтовом поезде.
Хорошая же характеристика так и осталась в учреждении.
На всякий час ума не напасешься
Давеча еду в автобусе.
Довольно тесно. Но стоять можно: с ног не валят. Рядом со мной стоит престарелый гражданин с портфелем. А рядом с ним престарелая дама с чемоданчиком.
Они стоят безропотно. Особенно независимо стоит престарелый гражданин. Что касается дамы, то она, видать, устала стоять, и по временам она с тоской взирает на сидящих, ожидая, не уступят ли ей местечка. Тем более, что качка изрядная, и ее престарелые ноги не справляются с неожиданностями пути.
Но пассажиры не реагируют на ее взоры. И только один из них, обратившись к ней, говорит:
– Через три остановки я, мамаша, сойду, и тогда сядете на мое место – просьба обождать. Я бы и сейчас вам уступил, но войдите в мое положение: у меня пузыри на ногах – стоять трудно.
«Мамаша» с благодарностью кивает головой, но при этом замечает, что и ей через три остановки тоже надо сходить.
– Как хотите, – говорит пассажир, – не смею вас задерживать.
Вдруг на остановке в автобус входит еще новая партия пассажиров. И среди них небольшой парнишечка лет двенадцати.
Он едет самостоятельно, один. Смело входит в автобус. Сразу протискивается вперед. И начинает с интересом следить за действиями шофера.
Пассажир, у которого пузыри на ногах, неожиданно встает со своего места и, вежливо поклонившись ребенку, говорит:
– Садитесь, молодой товарищ.
Мальчугану, видать, не особенно хочется сидеть. Ему интересней наблюдать, как шофер вертит кругом. Однако, послушный голосу взрослого, он садится на его место.
Престарелая дама говорит:
– Лучше бы вы мне уступили, чем мальчугану, который может пятьсот километров стоя проехать и ему от этого худо не будет.
Пассажир, уступивший место, говорит:
– Ничего не поделаешь, мамаша. Детей надо уважать и к ним надо почтительно относиться. Они нам смена.
Престарелый пассажир с портфелем говорит:
– Об этом никто не спорит. Детей надо уважать. Но и портить их не надо.
Который с пузырями говорит:
– А чем же я их порчу? Что вы на меня навалились?
Престарелый пассажир говорит:
– Детей надо так воспитывать, чтоб они место старым людям уступали. Не надо из них оранжерейные цветочки делать.
Еще одна женщина говорит:
– Между прочим, я так своих детей и воспитываю. Мои дети и дверь откроют, если звонок звонит. И тарелку принесут взрослому, если это ему надо.
Еще кто-то произносит:
– Сам на пузырях стоит, а здоровому парнишке место уступил. А парнишка и местом не интересуется: эвон сидит, как на шиле, вертится и подскакивает. Ясно, это не надо было делать. Крошечному ребенку следует место уступить. А такому, когда и давки-то нет, – это перегиб.
Который с пузырями говорит:
– А пожалуй, я действительно допустил перегиб. Не сообразил, что данный ребенок – крупный и вроде подростка. Но линия у меня на уважение детей принципиально правильная. И она не расходится с общей тенденцией. С этой позиции вы меня не собьете.
Пассажир с портфелем говорит:
– Позиция правильная и с общей тенденцией не расходится, но в данном случае разошлась.
С пузырями говорит:
– Убедили. Тоже ведь на всякий час ума не напасешься. Лучше бы я мамаше место уступил. А еще бы лучше сам остался сидеть. А то стою на пузырях и испытываю муки.
Тут мальчуган встает и говорит:
– Что вы мне велите сидеть? Я не хочу сидеть. Я хочу рядом с шофером стоять.
Тут пассажиры начинают смеяться. И говорят тому, у кого пузыри:
– Видите, какая допущена накладка. Мальчик принял вашу глупую любезность за приказание. И поэтому он сел. Теперь, будьте любезны, не садитесь, а пусть на это место сядет престарелая гражданка с чемоданчиком.
Та садится на это место. И пассажир с пузырями, расстроившись от всех этих дел, сходит с автобуса на своих полусогнутых. Причем сходит на одну остановку раньше, чем это ему было надо. И при этом бормочет: «На всякий час ума не напасешься».
Коммерческая операция
Недавно мы с женой задумали приобрести дубовую вешалку в переднюю.
В комиссионном магазине продавалась хорошенькая стоячая вешалка с зеркалом.
И для этой цели нам с женой срочно понадобились деньги. И мы решили где-нибудь перехватить некоторую сумму до первого апреля. Но поскольку нам не удалось это сделать, то мы пришли к решению – продать один мой лишний выходной костюм.
Не скажу, что этот костюм был новенький или, как говорится, с иголочки. Некоторое количество дырок и пятен имелось, но уж не настолько, чтоб его нельзя было назвать костюмом.
Слов нет, брюки были нехороши. Не хватало пуговиц. И позади от пояса был отрезан кусок материи на починку нижнего отворота, случайно оторванного в автобусе. И вдобавок не хватало одного хлястика, тоже оторванного, как говорится, «с переляку», во время крымского землетрясения в 1927 году.
А пиджак был еще ничего себе. И даже, может быть, сам Форд не погнушался бы носить его во время затемнения.
А что брюки и пиджак давали между собой такую разницу, то это оттого, что пиджак я носил раз в году, а брюки трепал ежедневно и даже по несколько раз в день.
Первоначально мы с женой имели намерение заложить наш костюм в ломбарде. Но нам не хотелось длинной канители, и поэтому мы упростили коммерческую операцию: отнесли товар на скупочный пункт.
Заведующий пунктом, осмотрев наш костюм, не проявил ни радости, ни горя. Осмотрев, он отбросил его от себя и при этом буркнул: «Семьдесят!»
А мы с женой мечтали получить сто и поэтому сказали заведующему:
– Оглядите лучше и дайте ту божескую цену, какую заслуживает наш товар.
