– Итак, – произнес Алим, значительно обводя взглядом собравшихся. – Я прибыл, чтобы вместе с вами выполнить возложенную на нас миссию… великую миссию. После этого мир уже никогда не будет таким, как прежде.
Получилось высокопарно, но, с другой стороны, как еще разговаривать с идущими на подвиг людьми? Им нужны ободряющие слова. Они хотят слышать, что их ценят, что ими восхищаются.
Осознавая это, Алим совсем позабыл, что жаждет того же самого и что Мохаммад Джамхад точно таким же образом удовлетворяет его честолюбие, разговаривая с ним как с ребенком.
– Весь исламский мир будет гордиться нами, – продолжал он, заученно повторяя чужие слова. – А остальные страны вздрогнут от ужаса и проникнутся еще большим уважением к нашей родине.
– Ты из Афганистана? – перебил его Али.
– Да, я там родился и вырос, – с достоинством ответил Алим. – Правда, некоторое время я жил за границей, и…
– Где и как долго?
– Разве это имеет значение?
– Нет, – согласился Али. – Но я решил, что мы будем разговаривать на отвлеченные темы, вот и поддержал беседу.
Бабур и Махмуд взглянули на него с осуждением. Летчик Рустам скрыл быструю улыбку рукой, которой он якобы почесал кончик носа. Красавица Рахима просто-таки млела от восхищения. Ну а сам Алим решил, что ему категорически не нравится командир группы.
– У нас не разговор на отвлеченную тему, – сказал он недовольным тоном учителя, которого перебили в самый неподходящий момент. – У нас идет обсуждение операции. Меня прислали сюда люди, имена которых всем вам хорошо известны, хотя я не уполномочен называть их здесь. – Тем самым Алим обозначил пропасть, пролегающую между руководством Талибана и жалкой кучкой боевиков, сидящих перед ним. – Перед отъездом сам мулла… гм, неважно… Перед отъездом один из них обнял меня за плечи и благословил как родного сына. Такова степень доверия, оказываемого мне… – Он тут же поспешил поправиться: – Всем нам.
Алим сделал паузу, ожидая очередной выходки со стороны Али, но тот молчал. Видимо, весьма прозрачный намек на Мохаммада Джамхада заставил его прикусить язык.
– Приходилось ли вам видеть «Боинг-737—800»? – продолжил Алим и, получив утвердительный ответ из уст одного лишь Рустама, заговорил уверенней: – Это очень большой самолет. Берет на борт от ста шестидесяти до ста восьмидесяти пассажиров. Плюс команда: летчики, стюардессы… – При упоминании стюардесс Махмуд и Бабур игриво переглянулись. – В общем, самолет набит людьми и накачан горючим. Естественно, власти делают все, чтобы он не попал в руки воинов джихада. Однако «Боинг-737—800», летающий между Джабуром и Исламабадом, будет нами захвачен. Вы спросите, как? Я отвечу. Вас проведет на борт командир корабля.
– Как? – удивились слушатели. – Почему?
Алим, с внутренним торжеством наблюдавший за ними, не снизошел до ответа, который был ему известен. Пилот Аббас Рахман, много лет проработавший в компании «Пакистан Интернешнл Эйрлайнз», обожал свою жену, которая была тяжело и неизлечимо больна и которую от медленной и мучительной смерти могла спасти лишь операция. Сделать ее можно было в одной немецкой клинике, но на это требовалось шестьсот тысяч евро, которых у Рахмана, естественно, не было. Зато у него было пятеро детей в возрасте от трех до пятнадцати лет, и они могли осиротеть, если пилот срочно не отыщет деньги.
– Потому что ему сделают предложение, от которого он не сумеет отказаться, – ответил Алим, наслаждаясь заинтригованными взглядами боевиков, и не удержался от самодовольной улыбки. Человеком, которому предстояло сделать пилоту предложение, был не кто иной, как он сам.
Аббас Рахман, о котором шла речь, не подозревал, что его персона интересует террористов. Приказав второму пилоту Рахату Аквару выключить двигатели, он некоторое время сидел неподвижно, ожидая, когда утихнет дрожь в пальцах, и глядя прямо перед собой. Слева высился суперсовременный терминал джабурского международного аэропорта, впереди выруливал на взлетную полосу желтый «Аэробус», но Рахман ничего этого не видел. Только что он чуть не угробил свой самолет вместе с экипажем и доверившимися ему пассажирами. Заходя на посадку, совершил непростительную ошибку, а именно: допустил эффект взмывания, когда самолет неожиданно задирает нос, словно готовясь снова взмыть в небо. Это произошло из-за слишком высокой скорости планирования и поздно убранного наддува. Сообразив, что происходит, Рахман едва не рванул штурвал на себя, что в данной ситуации закончилось бы катастрофой.
– Нельзя! – испуганно крикнул помощник, которому вообще-то не полагалось отвлекать командира в столь ответственный момент.
Хвала Аллаху, он нарушил инструкцию.
– Заткнись, – процедил Рахман и плавно отвел рычаг от себя, предотвращая удаление «Боинга» от земли.
Это спасло положение. Конечно, после взмывания самолет сближался с бетонной полосой слишком быстро, но Рахману удалось выровнять его на высоте полутора метров, и шасси коснулось земли одновременно.
Теперь он сидел мокрый, как будто его обдали водой из ведра, и стыдился посмотреть на второго пилота. Он не имел права отправляться в полет в том состоянии, в котором находился в последнее время. Рахман совершал преступление, скрывая от медиков и летчиков ужасающую депрессию, хроническую бессонницу и потерю контроля над собой, ставя тем самым под угрозу жизни многих десятков людей.
А все потому, что смерть вплотную подобралась к одному человеку, находящемуся далеко от Джабура.
Умирала единственная женщина Рахмана. Его жена. Его возлюбленная. Вторая половина, без которой он неминуемо должен был превратиться в морального калеку. Можно смириться с потерей руки, ноги, даже зрения. Но как пережить потерю не просто близкого, а самого близкого человека?
Год назад никто, даже сама Захаб, не подозревала, что смерть подкралась к ней так близко и так быстро. А потом – страшный, беспощадный диагноз, прозвучавший как гром с ясного неба. И виноватые глаза врачей, разводящих руками. После этого на жизнь семейства Рахмана словно опустился шлагбаум, отделяющий прошлую жизнь от настоящей. Будто цветной, яркий, увлекательный фильм заменили черно-белой хроникой.
Месяцы, прошедшие с той поры, казались Рахману бесконечным, непрекращающимся кошмаром – утомительные, долгие консультации с врачами, беспросветная вереница дней, проведенных у изголовья Захаб в клиниках, несметное количество поездок в лечебные центры для проведения специальных обследований.
Деньги утекали как вода, надежда таяла с каждым днем, но Рахман не позволял себе отчаяться и опустить руки. Все свободное время он проводил в Интернете, открывая один медицинский сайт за другим: сначала в поисках ответов на то, что могли проглядеть специалисты по онкологии, затем просто в поисках той последней спасительной соломинки, за которую можно было бы ухватиться.
Не было соломинки. Не ошиблись врачи. Захаб, имя которой переводилось как «золото», стремительно угасала. Смерть караулила у изголовья ее постели, неотвратимая и беспощадная. Ее нельзя было перехитрить, уговорить, отпугнуть. Захаб должна была умереть. Может быть, не этим летом – врачи уверяли, что у них в запасе еще остались кое-какие средства, – но уж осенью или зимой наверняка. Давний и верный друг, единственная женщина, которую Рахман беззаветно любил, уходила, уходила в никуда.
