Она была любезна, но сдержанна.
– Я много слышала от сына о вашей работе. Я постараюсь поехать посмотреть выставку.
– Вы очень любезны, – прошептала Тони.
Что-то в де Солне, его быстрое оглядывание комнаты, безупречность его костюма, несколько ее поразило. Всего-навсего он отсутствовал около трех месяцев, а выставка закрывалась через неделю. Тони перевела взгляд на графиню, которую она раньше никогда не видала. Она напрасно искала в ней сходство с Жаном. Графиня была большого роста, изящна и холодна. Даже ее глаза, хотя они тоже синие, были не такие, как у Жана. Его глаза были того густого синего цвета, который часто описывается, но редко встречается.
– Мой сын сказал мне, что он надеется прокатить вас завтра в Венсен.
– Это будет очаровательно в такую погоду. Я люблю этот осенний привкус в воздухе и острый запах жженого дерева, который в это время года тянется из изб в деревне.
– Мадемуазель Сомарец знает времена года по их запахам, – вмешался Жан. Он улыбнулся Тони.
– Разве? – небрежно произнесла его мать.
Тони встала.
– Я жалею, что должна вернуться к моей подруге.
– К вашей подруге?
Тони посмотрела в сторону Жоржетты, которая представляла собой пышную картину в ее черном и светлом.
– У окна.
Мадам де Солн смотрела на Жоржетту, как смотрят не видя, а затем протянула Тони руку:
– Я рада, что познакомилась с вами.
Она ее отпустила чрезвычайно любезно, но на момент Тони почувствовала себя так, как много лет назад чувствовала себя в гостиной своей тетушки.
Эта женщина не нравилась ей. Ну и что же, вовсе не было необходимости, чтобы она ей нравилась. Жан был ее другом; но она не имела никакого желания включить его мать в ту же категорию.
Очень красивая дама весело окликнула Жана, когда они проходили по комнате.
– Моя кузина, – сказал он, поклонившись ей.
– У вас, кажется, тут сегодня много родственников, мой друг?
– Видите ли, имеется так много линий нашей семьи, – сказал он.
Тони испытала смутное, очень неприятное чувство неожиданности; Жан редко говорил о себе, и, хотя он брал ее на многие вечера в различные дома и, разумеется, в оперу и в другие театры, она никогда до сих пор не встречала никого из его родных. Она настолько ушла от общества за все эти годы работы в Париже, что совершенно перестала вспоминать те условности, которые она когда-то знала, и тем не менее последнее замечание Жана дало ей как-то почувствовать, что она «вне общества».
– Считать вас счастливым или несчастливым, что вы имеете столько родственников? – спросила она шутя, продолжая нить его последнего замечания.
Они дошли до Жоржетты.
– Я очень люблю своих родных, – просто ответил он. – До свидания. Могу я заехать за вами завтра около одиннадцати?
– Я буду готова к назначенному часу, сударь, уверяю вас.
Она задумчиво смотрела ему вслед, пока он возвращался к своему столику; был разгар осеннего сезона, все уже были в городе. Снова и снова останавливался он у многих столиков, чтобы поговорить со знакомыми. Тони смотрела ему вслед и чувствовала, пока она смотрела, будто она наблюдает незнакомого человека.
До нее никогда не доходило, что де Солн ведет другую жизнь, кроме той, в которой он ее встретил, его случайную, полубогемную, полуфилантропическую жизнь. Она думала, что он должен отдавать часть своего времени своему кругу. Она знала из некоторых его замечаний, что он иногда это делает, что он сам следит за управлением своими огромными владениями. И все же, несмотря на все это, она никогда не представляла его себе таким, каким видела его сегодня, человеком своего круга и человеком с весом, со значением. Он был для нее очень больным, физически недоросшим, маленьким другом. А теперь он явился перед ней – Тони старалась себе описать его – как де Солн, человек, обладающий силой, имеющий свое традиционное место в кругу общества.
– И все это оттого, что «Румпельмайер» переполнен его родственниками, – сказала она громко.
Жоржетта не поняла, но вместо того спросила:
– Твой маленький граф выглядит хорошо, как никогда раньше. Что это он говорил относительно завтрашнего дня?
– Де Солн хочет меня повезти в моторе в Венсен.
– Это не там, где находится замок его предков?
– Да, говорят, он прекрасен.
– А эта дама с жемчугами, в черном кружевном платье, это его мать?
– Да.
– Вот это графиня. Она выглядит немного чопорной. Не то, что он. Я не думаю, чтобы с ней легко было. Туанетта, тебе испортили чай, попробуй с каштановым кремом.
Тони попробовала, и он ей не понравился.
– Я не хочу чаю. Лучше уйдем, возьмем мотор и поедем кататься в Булонский лес.
Она заплатила по счету и, сопровождаемая Жоржеттой, вышла. Вечерний воздух был прохладен и резок, только многолюдные улицы были еще наполнены зноем.
– Я бы хотела, чтобы такого рода вечера никогда не наступали, – раздраженно сказала Тони, – они заставляют меня желать такие вещи… они так же нехороши, как весна.
– Какие желания они в тебе будят?
– Этого-то именно я и не знаю. Просто иметь то, чего у меня нет. Я думаю, что я просто глупа, Жоржетта.
– Нет, ты вовсе не глупа, – кротко ответила Жоржетта, – ты перестаешь быть глупой, вот это так.
– Что ты этим хочешь сказать? – с любопытством спросила Тони.
– Ты помнишь, когда ты болела гриппом в прошлом году? Одну ночь ты бредила и все время упоминала одно имя. Я никогда тебя не расспрашивала о твоей жизни, Туанетта, я этого не люблю, но я все же не могла не догадаться кой о чем. Я угадала, что ты старалась многое забыть, и когда ты только что сказала, что у тебя является «желание» чего-то, я почувствовала, что тебе удалось забыть. Видишь ли, нам ничего не хочется, когда мы несчастны, и только когда мы начинаем себя чувствовать лучше, в нас оживают надежды и появляются снова желания.
Тони резко схватила ее за руку.
– Если бы я могла тебе сказать, я бы это сделала, но даже если бы мне это стоило жизни, я не могу говорить о вещах, которые мне причиняют страдания. Все это так давно было, почти десять лет тому назад. Вероятно, если я даже и не забыла, рана все же зажила. О Жоржетта, я так хочу снова жить! Я думала когда-то, что все эти желания были убиты во мне навсегда, но это не так. Как будто что-то, чего нельзя убить, ожило во мне с новой силой. Я имею работу, успех, немного силы, а все время мне хочется еще чего-то.
– Потому что ты еще молода.
– Молода? Я чувствую себя молодой. Хотя я полагаю, что двадцать восемь лет – это уже не молодость. Как бы то ни было, это уже близко к тридцати.
