– Ты выглядишь на двадцать три, – сказала Жоржетта, с любовью устремив свои большие глаза на Тони.
Круги бледного золота замерцали меж деревьев. В тишине, ненадолго наступившей вместе с вечером, ясно слышны были все звуки на дороге. Таксомоторы легко катились.
Тони видела людей, гуляющих вместе юношей и девушек, мужчин и женщин. Все они имели кого-нибудь. На всем свете у нее не было никого, кроме Жоржетты! Это было уродливо в своей трогательности. Чего она хочет? «Не знаю, не знаю, – говорила она себе нечленораздельно. – Но я хочу все то счастье в жизни, которого я никогда не имела».
В молчании они возвращались домой. Квартира выглядела привлекательной, пламя в камине вспыхнуло, как будто приветствуя их. Тони оглядела свою комнату, которую она так любила. Она была все та же, но все казалось таким неуютным, таким пустым.
Когда Жоржетта ушла в кабаре, она села в широкое кресло, глядя на огонь. Симпсон подошел и прижался к ней головой. Она смотрела на него и почувствовала, что она его едва видит сквозь туман слез, застилавший глаза.
Глава XXXI
Снова надежда на радость или нежное грустное воспоминание?.. Выбирай.
Броунинг
Утром человеку бывает стыдно за то, что было накануне вечером.
Тони проснулась очень рано и почувствовала себя очень смущенной и пристыженной. Она не могла понять, откуда к ней явилось это «нелепое настроение» накануне вечером. Она со злостью бросила соль для ванны в воду. В двадцать восемь лет страдать из-за чувства, из-за которого страдаешь в восемнадцать!
День, очевидно, обещал быть хорошим. Солнце уже проглядывало из-за опалового тумана. Она выбрала самое красивое платье и расхаживала в нижней юбке почти до последнего момента, так как ей очень нравилось смотреть на свои икры в бледно-сиреневых шелковых чулках.
Она причесалась «на новый манер». У нее были черные волосы, очень густые и необыкновенно блестящие, и «новый манер» заключался в челке на лбу, на полдюйма выше ее прямых бровей, и в массе локонов на затылке.
Старая Марта вошла, чтобы помочь ей одеться.
– Вы выглядите веселой сегодня, сударыня.
– Лучше, чем выглядела вчера вечером, – пробормотала Тони, состроив самой себе гримасу в зеркале.
Утренняя почта принесла два чека и приятное сообщение о том, что все оставшиеся на выставке карикатуры проданы.
В одиннадцать Тони была совершенно готова.
Она услышала грохот большого мотора и подбежала к окну, чтобы посмотреть, де Солн ли это. То был он. Ее шестое чувство подсказало ей это.
Она накинула свое подбитое мехом пальто.
– До свидания, Жоржетта.
– До свидания, дорогая.
Де Солн стоял у дверей мотора, разговаривая со своим лакеем.
– Я сам буду править. Тони, а вы будете сидеть рядом со мной.
– Отдал ли уже Нерон все свои приказания?
Он рассмеялся.
– Кроме одного, что вы не вернетесь домой до поздней ночи. Раньше и не ждите.
Де Солн взялся за руль, и большой мотор плавно двинулся вперед.
– Ничто не может сравниться с ездой в автомобиле, – воскликнула Тони, когда они понеслись по полям и деревушкам. – У вас гораздо более здоровый вид, Жан.
– Я совершенно выздоровел.
– Совершенно выздоровели?
Он посмотрел на нее пронизывающим взглядом.
– Никогда не бываешь так счастлив или так несчастлив, как сам себе это воображаешь, – процитировал он.
Тони молча приподняла брови. Два месяца назад этот человек яростно метался у нее по комнате, проклиная весь свет потому, что женщина бросила его; теперь он ей мимоходом заявляет, что никто никогда не страдает до той степени, как он это воображает.
– Я рада, что вы теперь так относитесь к этому, – сказала она шутливо.
Никому не бывает приятно сообщение, что его сочувствие потрачено даром или что в нем не было нужды. Тони страдала за Жана еще долго после его отъезда. Очевидно, ей не следовало беспокоиться.
Она была другом Жана, но она была ведь и женщина.
– Я слышала, что мадам Рицкая пользуется в Петербурге бешеным успехом.
– Я видел их на прошлой неделе, – равнодушно заявил де Солн. – Вы поражены?
– Ни в малейшей степени, – уверила его Тони, стараясь придать голосу равнодушное выражение. – Как вы ее нашли?
– Сияющей и великолепно одетой. Она меня очень тепло встретила; мы отнеслись друг к другу более дружески, чем когда-либо.
– Так что это было приятной переменой?
Де Солн открыто рассмеялся:
– Мой дорогой маленький друг, теперь я ничего не могу вам объяснить. Может быть, позднее это будет возможно.
– Не нужно никаких объяснений, – быстро возразила она, почувствовав в голосе де Солна какой-то тонкий намек на то, что так необходимо. – Ваши дела касаются всецело только вас. Вы не обязаны давать мне отчет о них.
– Я выбрал вас доверенной моих тайн не для того, чтобы удовлетворить ваше любопытство, а чтобы завербовать ваше сочувствие.
– Но вы, наверное, перестали в нем нуждаться?
Де Солн снова посмотрел на нее.
– Вы хотите, чтобы я больше не обращался к вам?
– Не обращались бы зря. Как вы можете просить о сочувствии, когда вы сами мне сказали; что совершенно – ну, скажем, – оправились от вашей опасной раны.
– Вам доставляет удовольствие быть язвительной на мой счет.
– Я вынуждена говорить правду.
– Тогда признайте же сразу, что замок вам нравится. Он тут, в конце аллеи, посмотрите, вы видите?
Тони посмотрела вдаль между рядов оголенных деревьев, на которых кое-где еще мелькали красные и желтые листья при свете октябрьского солнца.
В конце она увидела длинную серую массу строений.
– Это Венсен, – сказал де Солн тихим голосом.
– Чудесно, прекрасно! – воскликнула Тони. Они въехали в высокие ворота, а через них на замощенный двор.
Замок окружал их со всех сторон. На середине двора журчал фонтан. Де Солн, встав на ступени своего дома, приветствовал Тони.
Вестибюль был каменный, со сводами, и поднимался на высоту тридцати футов. Потолок резного дерева насчитывал четыре столетия.
С высоких стильных бра свисали знамена. Несмотря на холод каменных стен, здание выглядело красивым, уютным жильем. Цветы были повсюду; иные росли в больших медных кадках, другие стояли в вазах.
Две собаки, борзая и гончая, гордо выступили вперед. Тони стала между ними на колени и начала разговаривать с ними.
Де Солн, сидя на подоконнике, наблюдал за ней.
