— Мы на месте, — сказала Анхелика.
По узкой тропинке, петлявшей меж деревьев, мы вышли к небольшому саду, окружавшему развалины монастыря, просматривавшегося напролет. Между колоннами мерцал огонек. Добра это не сулило, и я благоразумно замедлил шаг.
— И что это за место?
Анхелика не ответила. Она тихо стояла рядом со мной, всматриваясь в это слабое свечение. Я слышал ее прерывистое дыхание. Поколебавшись мгновение, шагнул было вперед, но она придержала меня за руку. Я повернул к ней голову — профиль ее был обведен каемкой тусклого света.
— Подожди, — шепнула она.
Куда девалась ее прежняя лихость? Так и не отпуская моей руки, она двинулась через этот запущенный и одичавший сад — сухие ветки хрустели у нас под ногами.
— Легче ступай, — посоветовал я чуть слышно. Войдя под свод колонн, мы снова остановились.
Свет был ближе, и теперь яснее виднелось бесстрастное лицо моей спутницы.
— Ты меня еще любишь? — все еще тяжело дыша, вдруг спросила она.
Я воззрился на нее разинув рот и в полной растерянности.
— Конечно.
Тогда она взглянула на меня — и так пристально, что я вздрогнул. Мерцающий огонек отражался в синих глазах, и, богом клянусь, она была так прекрасна, что я окаменел, полностью лишившись способности рассуждать здраво.
— Что бы там ни было, помни — и я тебя люблю.
И поцеловала меня. О нет, то был не дружеский «чмок» — губы ее медленно и крепко приникли к моим губам. Потом так же медленно она отстранилась, не сводя с меня пристального взора, и указала на руины обители:
— Помоги тебе бог!
— Бог? — переспросил я, вконец сбитый с толку.
— Ну, или сатана, если тебе это больше нравится.
И отступила, растворяясь во мраке. А на развалинах я увидел капитана Алатристе.
Признаюсь, что струсил. Страх на меня напал, как Сарданапал. Я еще не знал, в чем именно ловушка, но был уверен — я попался. И мой хозяин тоже. Я двинулся к нему со стыдом и тоской и крикнул, сам не зная, зачем:
— Капитан! Засада!
Остановившись с кинжалом в руке возле прилепленной к полу свечи, он удивленно поднял на меня глаза. Я обнажил шпагу, оглянулся по сторонам, отыскивая прячущихся врагов.
— Какого черта… — начал капитан.
В этот миг — не раньше и не позже — ну точь-в-точь, как в комедиях Лопе, отворилась дверь и, привлеченный нашими голосами, возник на руинах обители молодой и хорошо одетый человек. Свернутый плащ перекинут через руку, из-под шляпы выбиваются рыжеватые волосы, шпага в ножнах, а на плечах — желтый колет, памятный мне и знакомый. Впрочем, знаком мне был не только колет, но и лицо этого кабальеро. И мне, и Алатристе. Мы его видели раньше — видели на всякого рода торжествах и церемониях, на Калье-Майор и в Прадо, а в последний раз это было совсем недавно — в Севилье. Этот надменный австрийский профиль красовался на золотых дукатах и серебряных реалах. Это был…
— Король! — воскликнул я, сорвав с себя шляпу, готовый пасть ниц, преклонить колени и решительно не зная, что мне делать со шпагой наголо.
Его величество, наш государь Филипп Четвертый, был, казалось, растерян не меньше нашего, но оправился моментально. Выпрямился, вздернул с обычной своей надменностью голову, молча обратил к нам взор. Капитан Алатристе — при взгляде на него мне внятен стал смысл выражения «как громом поражен» — успел, тем не менее, кинжал спрятать в ножны, а голову, наоборот, — обнажить,
Я только собрался последовать его примеру, как из тьмы донеслась такая знакомая рулада тирури-та-та. И кровь, как говорится, застыла у меня в жилах.
— Вот радость-то нежданная, — проговорил Гвальтерио Малатеста.
Возникший из тьмы, он сам казался ее воплощением, неким сгустком мрака — в черном с головы до ног, с колючим блеском в глазах, сверкающих наподобие полированных агатов. Я заметил, что после приключений на палубе «Никлаасбергена» он прибавил к коллекции своих шрамов еще один безобразный рубец, задевший правое веко, отчего этот глаз немного косил.
— Трое голубков — да в одном силке, — прибавил итальянец с довольным видом.
Рядом послышался металлический з-з-зык — капитан Алатристе обнажил шпагу и направил острие в грудь Малатесты. По-прежнему пребывая в полнейшей растерянности, я тоже поднял свою. Итальянец сказал «трое», а не «двое». Филипп Четвертый обернулся и взглянул на него — и, хотя лицо нашего государя оставалось непроницаемо-величавым, я понял, что вновь прибывший — не из его свиты.
— Перед вами король, — с расстановкой промолвил мой хозяин.
— Вижу, что король, — с полнейшей невозмутимостью отвечал итальянец. — А раз король — нечего таскаться по бабам в такую поздноту.
К чести юного нашего монарха должен сказать, что держался он сообразно своему высочайшему положению: за шпагу не хватался, чувств своих, каковы бы те ни были, не обнаруживал и взирал на все происходящее бесстрастно, хладнокровно и отстраненно, словно пребывая где-то вдалеке от этой грешной земли со всеми ее опасностями, которые вроде бы не имели к его августейшей особе ни малейшего отношения. Где же наш Гуадальмедина, спросил я себя, ему сейчас самое время быть здесь, поскольку оберегать своего царственного спутника есть его святая обязанность. Но вместо графа из тьмы выступили и стали приближаться, беря нас в кольцо, совсем другие люди: при свете огарка я разглядел, что наружностью и повадками они подстать скорее итальянцу, нежели Альваро де ла Марке — лица закрыты полами плащей или тафтяными масками, шляпы надвинуты до самых глаз, походочка с развальцем и явственный перезвон стали, покуда еще скрытой. Род их деятельности не вызывал ни малейших сомнений, но даже подумать страшно, сколько надо было заплатить, чтобы эти головорезы решились на такое. Вот они замкнули крут, и все то, что брякало, теперь сверкнуло.
Капитан Алатристе опомнился. Шагнул к королю, который при его приближении утратил малую толику своего хладнокровия и опустил руку на эфес. Мой хозяин, не обращая на это внимания, повернулся к Малатесте и прочим, и клинок его со свистом разрезал воздух, словно проведя запретную черту.
— Иньиго, — позвал он.
Я занял место рядом с ним и повторил его движение. На мгновение встретился глазами с владыкой полумира и прочел в них нечто похожее на благодарность. Впрочем, подумалось мне, мог бы, в сущности, открыть рот да облечь ее в слова. Семеро туже стягивали кольцо вокруг нас. Похоже, мелькнуло у меня в голове, наша с капитаном песенка спета. А если все пойдет, как сейчас идет, и государю нашему тоже крышка.
— Ну, поглядим, поглядим, чему ты научился, юноша, — глумливым тоном молвил Малатеста.
Левой рукой я обнажил кинжал и стал в позицию. На побитом оспой лице итальянца застыла гримаса злобной насмешки, а косящий глаз еще больше усиливал это впечатление.
