В двенадцать часов дня сидя на открытой веранде «Чебуречной» в ожидании своего заказа, они услышали из радиорепродуктора на улице сообщение о том, что сейчас будет выступать заместитель председателя Совета народных комиссаров, нарком иностранных дел товарищ Молотов. То, что сказал наркоминдел, сначала показалось им просто невероятным: сегодня, в четвертом часу утра, Германия вероломно напала на Советский Союз…
— Весь наш народ теперь должен быть сплочен и един, как никогда, — взволнованно, но твердо звучал голос Молотова. — Каждый из нас должен требовать от себя и от других дисциплины, организованности, самоотверженности, достойной настоящего советского патриота, чтобы обеспечить все нужды Красной Армии, флота и авиации, чтобы обеспечить победу над врагом… Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!..
Речь длилась всего несколько минут, и сразу осознать случившееся было трудно. Как заколдованные, они сидели за столом и смотрели друг на друга. Тем временем официант принес заказ: целое блюдо чебуреков и бутылку белого вина.
— Ну не сволочь ли этот Гитлер? — сказал Борис, накладывая себе на тарелку три чебурека один за другим. —
Ведь мы его телами задавим, мясом закидаем. Советская страна велика…
— Война… — задумчиво произнесла Людмила.
— И что делать? — Соня тревожно оглянулась.
Пушкинская постепенно наполнялась народом. Люди
собирались под репродуктором, оживленно переговаривались. Душевное волнение гнало их из домов на улицу. Они хотели видеть соотечественников, знать, как другие восприняли страшную новость, понять общее настроение, ощутить то единство, к которому призывал их народный комиссар иностранных дел. Паники и растерянности в толпе не чувствовалось. Все уверенно говорили: мы разобьем фашистов!
Никто в Одессе и не подумал отменять сеансы в кинотеатрах, спектакли, концерты, традиционное воскресное гуляние на Приморском бульваре с выступлением духового оркестра. Наоборот, залы были переполнены и в опере, и Русском драматическом театре, и в Театре юного зрителя, расположенных по соседству на улице Греческой, и в городской филармонии, где симфонический оркестр исполнял в тот вечер «Реквием» композитора Вольфганга Амадея Моцарта. Публика также ломилась в цирк, на аттракцион с дрессированными тиграми и львами…
Людмила Павличенко, Борис и Софья Чопак сидели на своих местах в 16-й ложе бельэтажа и слушали прекрасную музыку. Шел первый акт «Травиаты». Одесситам и гостям города предлагали поверить, будто они находятся в доме куртизанки Виолетты Валери. Декорации, костюмы, голоса певцов, игра оркестра, само оформление зала с позолоченной лепниной, огромной хрустальной люстрой и потолком, красиво расписанным французским художником, пребывали в полной гармонии между собой. Однако эта роскошь и сугубо эгоистические переживая продажной женщины, обитавшей в неге и довольстве в городе Париже середины XIX века, почему-то не нравились Людмиле, вступали в необъяснимое противоречие с нынешними ее чувствами и мыслями. Еле дождавшись первого антракта, она поспешно вышла из зала в фойе. Брат и сестра Чопак последовали за ней. Несколько минут они молча наблюдали за безостановочным движением множества зрителей, бродивших по широкому коридору. Гул голосов то затихал, то усиливался, но оставался напряженным. Люди без конца говорили между собой о войне.
— Уходим? — вдруг предложила Павличенко.
— Да, — согласилась с ней Софья.
Они покинули здание оперного театра, блиставшее огнями, и быстро пошли по темной аллее к морю. На летней эстраде Приморского бульвара духовой оркестр наигрывал бодрые военные марши. Звонкое пение труб, громкие удары барабанов разносились над берегом. На глади бухты под синим куполом небес отчетливо виднелись силуэты боевых кораблей Черноморского флота: старинный крейсер «Коминтерн», переоборудованный под минный заградитель, эсминцы «Шаумян», «Бойкий» и «Безупречный», канонерские лодки «Красная Абхазия», «Красная Грузия», «Красная Армения». Их стальные корпуса, мачты, трубы, орудийные башни с длинными стволами лучше всего свидетельствовали о готовности отразить любой вражеский удар.
На эстраду вышел хор ветеранов Гражданской войны. Это были еще совсем не старые люди, одетые в одинаковые пиджаки и белые рубашки. По знаку хормейстера они дружно грянули а капелла первую песню из своего обычного репертуара: «Дан приказ ему на запад, ей — в другую сторону…» В толпе, собравшейся на Приморском бульваре, многие им подпевали. Борис Чопак взял Людмилу за руку и заговорил о том, что через месяц он получит диплом врача-хирурга и сразу поступит во фронтовой госпиталь. Ей он предлагал окончить ускоренные курсы медсестер при их мединституте и пойти на фронт вместе с ним…
У дверей военкомата Водно-транспортного района города Одессы утром собиралась большая очередь мужчин, и молодых, и не очень молодых. Согласно мобилизации, объявленной 23 июня 1941 года, на службу призывали военнообязанных четырнадцати возрастов, от 1905 до 1918 года рождения. Людмила, родившаяся в 1916-м, под призыв попадала. Она пришла в военкомат нарядно одетой: в новом крепдешиновом платье, в туфлях на высоких каблуках, с ярким маникюром. Усталый военком с двумя майорскими «шпалами» на петлицах взглянул на нее немного удивленно:
— Медицинские кадры будем призывать через два дня.
— Я не медик, — ответила она. — Я снайпер.
— Такой военно-учетной специальности в наших списках нет.
— Не может этого быть. На финской войне снайперы отличились.
— Говорю вам, такой специальности нет.
— Специальности нет, а диплом есть!
Она положила на стол перед ним паспорт и свидетельство об окончании Снайперской школы, отпечатанное на плотной мелованной бумаге. Близоруко сощурившись, военком взял его, внимательно прочитал и сказал:
— Приходите завтра. Я выясню.
На следующий день Людмила явилась к военкомату рано утром и все равно увидела перед его дверями человек пятьдесят. Она терпеливо дождалась своей очереди и вошла. Военком ее узнал.
— Значит, вы и есть снайпер? — спросил он как-то недоверчиво.
— Да, — ответила Люда.
— Война — совсем не женское дело, товарищ Павличенко. Вы должны хорошо подумать. Посоветоваться с кем-нибудь. Например, с мужем…
Военком уже листал ее паспорт и внимательно рассматривал штамп о прописке, штамп ЗАГСа, запись о наличии детей.
— Я посоветовалась, — сообщила ему Людмила.
— И что сказал вам муж?
— Он не возражает.
Военком покачал головой, но больше ее не расспрашивал, а придвинул к себе какой-то чистый бланк и стал его заполнять. Если о женщинах-добровольцах в последней директиве ничего не говорилось, то специальность «снайпер» там уже называли в числе требующихся войскам. В соответствии с приказом № 04/401, утвержденным 5 апреля 1941 года, в каждой роте стрелкового полка следовало иметь двух снайперов. Между тем Людмила Михайловна Павличенко была единственной из явившихся в военкомат 23 и 24 июня, кто смог доказать майору таковую свою квалификацию и настаивал на немедленной отправке в действующую армию…
