Людмила вложила один патрон в канал патронника и закрыла затвор. Отогнутая вниз рукоять затвора снайперской винтовки не позволяла производить заряжание из обоймы. Однако благодаря навыку, доведенному до автоматизма, снайпер перезаряжала «трехлинейку» очень быстро и не сомневалась, что успеет застрелить любителей груш до того, как румыны сообразят, откуда ведется огонь.
Она уже вскинула ружье к плечу, как вдруг увидела в саду какое-то движение. Пулеметчики вскочили, построились и замерли по стойке «смирно». Через минуту к ним подошли офицеры в фуражках. Наиболее интересно смотрелся один из них: козырек фуражки с золотой полоской по краю, с правого плеча свешивается аксельбант, на боку — кожаный коричневый планшет, в руке — длинный хлыст.
Расстояние Люде было известно, ветер утих, температура приближалась к двадцати пяти градусам тепла. Между тремя линиями в окуляре оптического прицела оказалась голова в украшенной золотом фуражке. Задержав дыхание, она про себя сосчитала «двадцать два — двадцать два» и плавно нажала на спусковой крючок.
Выстрел румыны слышали, однако то, что у русских появился снайпер, им, вероятно, в голову не пришло. Личный адъютант генерала Антонеску, прибывший недавно вместе со своим начальником на фронт под Одессой, майор Караджа, даже не вскрикнув, повалился набок. Вскоре пули настигли и двух солдат, которые бросились к пулемету. Бронебойная пуля четвертого выстрела ударила по затвору MG-34, выведя его из строя.
Так начался этот бой.
Увидев среди зеленых ветвей пехотную лопатку, бойцы второй роты открыли пулеметный, автоматный и ружейный огонь, чтобы прикрыть отход ефрейтора Павличенко на свои позиции. Румыны, опомнившись, лупили по кладбищу из минометов, стреляли из винтовок. Но их пулемет молчал. Тогда лейтенант Воронин, попросив поддержки у полковых артиллеристов, поднял солдат в атаку.
Громовое «ура» Людмила услышала, лежа рядом с могилой бургомистра. С дерева ей пришлось прыгать. Когда вокруг засвистели пули и осколки мин, Павличенко прижалась к толстому стволу клена, но скоро поняла, что он — плохая защита. Куски горячего металла летали, подобно смертоносному рою, сбивая листья, разламывая тонкие ветки. Предчувствие страшной опасности кольнуло сердце, будто игла. Своим предчувствиям она доверяла. Одно дело — выдерживать вражеский огонь на земле, которая самой твердью помогает воину. Совсем другое — быть на виду, в воздухе, и представлять собой удобную мишень. Повесив на сучок винтовку, чтоб сохранить линзы оптического прицела, она ринуласьвниз.
Прыжок с почти трехметровой высоты вышел не очень удачным. На ногах она не устояла и, падая, сильно ударилась правым боком об угол мраморной плиты. Жители Гильдендорфа положили камень в основание монумента Вильгельму Шмидту, перечислив на нем благородные его деяния. Разбирая буквы готического шрифта, снайпер улыбалась. Все-таки монумент сослужил добрую службу и ей, сначала — как подставка, потом — как прикрытие. Только отползти от него Люда не могла. Боль сковывала движения.
Вторая рота ворвалась на южную окраину деревни, выбив оттуда противника. Лейтенант Воронин обследовал фруктовый сад с грушевыми деревьями. Картина впечатляла. Три трупа с простреленными головами, из коих один — старший офицер и, судя по документам, личный адъютант генерала Антонеску. При нем нашли дневник, какие-то штабные бумаги, письма, фотографии. Особую ценность представлял дневник майора Георги Караджи. Его передали в штаб Приморской армии, оттуда — в Москву. Записи из дневника офицера о тяжелом моральном состоянии румынской армии, столкнувшейся с яростным сопротивлением русских под Одессой, опубликовала газета «Правда» в октябре 1941 года.
— Где Павличенко? — спросил командир роты.
— Ее никто не видел.
— Немедленно обыщите кладбище! Приказ выполнен, но неужели она погибла? Не хочется в это верить…
Ехать в дивизионный медсанбат Людмила отказалась. «Не уйду из своей роты!» — заявила она, и лейтенант Воронин в глубине души обрадовался такому решению снайпера. Сейчас каждый боец был на счету, особенно — умелый и храбрый. Ефрейтор Павличенко, несомненно, принадлежала к их числу. Пока Люда отлеживалась в блиндаже, командир приставил к ней санинструктора Елену Палий, студентку второго курса Одесского мединститута, которая добровольно вступила в РККА в августе этого года.
Лена диагностировала у ефрейтора тяжелый ушиб печени, но полагала, что молодой организм сам преодолеет последствия удара. Для начала она применила болеутоляющие средства, потом ставила холодные компрессы и кормила пациентку диетической пищей — гречневой кашей, сваренной без жира. Больше, чем каша, помогало Людмиле заботливое отношение девушки. Для Палий ефрейтор являлась образцом героя, и санинструктор с интересом расспрашивала Павличенко о прошлых сражениях.
Также навещали Люду однополчане, причем не только старослужащие, но и те, кто недавно пришел в 54-й стрелковый полк с кораблей Черноморского флота. Они приносили гостинцы: сочные золотисто-желтые груши «бере» из деревенского сада и трофеи из отбитого у румын обоза — туалетное мыло и флакончики с одеколоном. Теперь бывшие моряки знали, кто такой снайпер и почему его надо охранять.
Лейтенант Андрей Воронин тоже посетил ефрейтора.
Выходец из культурной питерской семьи, он пошел против желания родителей и поступил не в Ленинградский университет на факультет филологии, а в военное пехотное училище, которое закончил с отличием. Военная романтика увлекала его больше, чем исследование музейных образцов в Государственном Эрмитаже, где много лет трудился его отец, кандидат исторических наук. Что-то знакомое чудилось ему в облике и поведении Людмилы. Как будто они были одной крови. Но девушка из круга его знакомых никогда не пошла бы служить в армию, никогда бы не взяла в руки снайперскую винтовку, никогда бы так безжалостно не расправилась с врагами.
Он понимал, что ефрейтор Павличенко совершила подвиг.
Воронин смотрел на ее длинные тонкие пальцы, день назад сжимавшие цевье «трехлинейки», на ее карие глаза, вспыхивавшие ярким светом, когда она рассказывала ему о средневековой крепости Татарбунары. Необъяснимое противоречие заключалось в этом. Лейтенант хотел разгадать его. Если бы не война, он, бесспорно, достиг бы успеха. Они бы встречались и говорили о стихах Александра Блока, о русском философе Ильине, о золотых украшениях, найденных в скифских курганах и помещенных в Эрмитаж, о многих других вещах, очень далеких от сегодняшнего дня.
Однако причерноморская степь дышала жаром, осыпающуюся землю в окопах приходилось убирать каждый день, злобные румынские рожи появлялись перед ними регулярно и со страшной неизбежностью, и лишь непрерывный огонь станковых и ручных пулеметов мог остановить наступление вражеской орды. Людмила не делала промахов, и следовало признать, что прелестные женские ручки, которые он мечтал целовать с благоговением, приносят смерть проклятым захватчикам гораздо точнее, чем заскорузлые ладони его солдат.
Ему сказали, будто Павличенко покуривает. Потому командир второй роты решил сделать ей подарок. У него имелся найденный при убитом Людой майоре Карадже серебряный портсигар с искусной чеканкой и гравировкой, изображающей портрет красивой женщины в профиль: правильные черты лица, вьющиеся волосы, изысканная одежда. Передавая ей эту вещь, Андрей смущенно улыбнулся:
