— Говорят, у него была собственность в Майами.
— Да. Насколько нам было известно, дом площадью в тысячу квадратных метров, который он тогда только что приобрел в Корал-Гейблз, с кокосовыми пальмами и собственной пристанью, и роскошная квартира в Коко-Плам — месте, где любят бывать адвокаты, банкиры и брокеры с Уолл-стрит. Все это происходило, по-видимому, за спиной у Тересы Мендоса.
— Кое-какие запасы на черный день.
— Можно и так сказать.
— А вы ухватили его за задницу. И напугали.
Он снова откинулся на спинку кресла. Dura lex, sed lex
[78]
.
— Это недопустимо. Я не собираюсь выслушивать от вас подобные выражения.
Я почувствовал, что начинаю терять терпение. Вот же олух царя небесного.
— Тогда переведите это для себя по своему усмотрению.
— Он решил сотрудничать с правосудием.
Вот так просто.
— В обмен на?..
— Ни на что.
Настал мой черед воззриться на него. Своей бабушке. Расскажи это своей бабушке. Что Тео Альхарафе рисковал своей шкурой просто так, из любви к искусству.
— А как отреагировала Тереса Мендоса на тот факт, что ее эксперт по налоговым вопросам работает на врага?
— Это вам известно не хуже, чем мне.
— Ну, мне известно ровно столько же, сколько и всем остальным. Плюс то, что она использовала его как приманку в операции с русским гашишем… Но я имел в виду не это.
Упоминание о русском гашише еще более ухудшило дело. Передо мной можешь не изображать из себя умника, ясно говорило выражение его лица.
— Тогда, — предложил он, — спросите об этом у нее самой, если сумеете.
— Может быть, и сумею.
— Сомневаюсь, чтобы эта женщина соглашалась на интервью, тем более в ее нынешнем положении.
Я решил сделать последнюю попытку:
— Как вы себе представляете ее нынешнее положение?
— Я не занимаюсь Тересой Мендоса, — ответил он, сделав непроницаемое лицо. — Поэтому представлять мне незачем. Это дело уже не в моей компетенции.
Потом замолчал, рассеянно полистал какие-то документы, лежавшие перед ним на столе, и я решил, что таким образом он дает понять: наш разговор окончен.
Я знаю лучшие способы попусту терять время, подумал я и, раздраженный, уже собирался проститься. Однако даже такой дисциплинированный государственный служащий, как судья Мартинес Пардо, не смог удержаться, чтобы не излить боль, причиняемую старой раной. Или оправдаться. Он по-прежнему сидел, не поднимая глаз от документов. И вдруг произнес то, что вознаградило меня за весь этот пустой и малоприятный разговор.
— Оно перестало находиться в моей компетенции после визита того американца. — В голосе его прозвучала обида. — Того типа из ДЭА.
* * *
Доктор Рамос, обладавший своеобразным чувством юмора, дал операции по доставке двадцати тонн гашиша в Черное море кодовое название «Нежное детство».
Те немногие, кто был в курсе этого предприятия, уже две недели разрабатывали ее с почти военной тщательностью; а этим утром они узнали из уст Фарида Латакии (перед этим он поговорил с кем-то на непонятном остальным жаргоне по мобильному телефону, и когда захлопнул его, на его лице сияла довольная улыбка), что ливанец нашел в порту Алусемаса подходящее судно — старенький тридцатиметровый сейнер под названием «Тарфайя», принадлежащий испано-марокканской рыболовецкой компании. Со своей стороны доктор Рамос к этому времени уже руководил движением «Холоитскуинтле» — судна-контейнеровоза под германским флагом, с командой из поляков и филиппинцев, который регулярно совершал рейсы между атлантическим побережьем Америки и восточной частью Средиземноморья, а в настоящий момент шел из Ресифе в Веракрус. У «Нежного детства» имелся, так сказать, второй фронт — параллельная операция, решающую роль в которой играло третье судно: на сей раз сухогруз, которому предстояло преодолеть расстояние между колумбийской Картахеной и греческим Пиреем без промежуточных остановок. Он назывался «Лус Анхелита», приписан был к колумбийскому порту Темуко, ходил под камбоджийским флагом, а принадлежал одной кипрской компании. В то время как на «Тарфайю» и «Холоитскуинтле» возлагалась деликатная часть операции, «Лус Анхелите» и ее владельцам отводилась роль весьма простая, доходная и не грозящая никаким риском: роль ложной цели.
— Все будет готово через десять дней, — подвел итог доктор Рамос.
Вынув трубку изо рта, он подавил зевок. Было почти одиннадцать утра: долгая ночь работы в сотограндском доме с садом — офисе, оборудованном самыми современными средствами электронной безопасности и контршпионажа; два года назад он заменил собой прежнюю квартиру в окрестностях яхтенного порта.
Поте Гальвес стоял на страже в вестибюле, двое охранников обходили сад, а в зале заседаний стояли телевизор, портативный компьютер с принтером, доска на треножнике, а на столе для заседаний — грязные кофейные чашки и пепельницы, полные окурков. Тут же лежали два мобильных телефона. Тереса только что распахнула окно, чтобы проветрить комнату. Вместе с ней там работали, помимо доктора Рамоса, Фарид Латакия и оператор дальней связи Тересы — инженер-гибралтарец по имени Альберто Рисокарпасо, молодой, но очень надежный. Это был, как называл его доктор, кризисный кабинет — оперативный генеральный штаб «Трансер Нага».
— «Тарфайя», — говорил Латакия, — будет ждать в Алусемасе. Очистка трюмов, мелкий ремонт, заправка горючим. Все безобидно и спокойно. Мы выведем ее из порта только за два дня до назначенного свидания.
— Хорошо придумано, — сказала Тереса. — Меня совершенно не устраивает, чтобы она целую неделю болталась у всех на виду и привлекала внимание.
— Не беспокойтесь. Я сам этим займусь.
— Команда?
— Все марокканцы. Капитан Черки. Как обычно, люди Ахмеда Чакора.
— Ахмеду Чакору не всегда можно доверять.
— Это зависит от того, сколько ему заплатить, — улыбнулся ливанец. Все зависит от того, сколько заплатят мне, говорила эта улыбка. — На этот раз нет никакого риска.
То есть на этот раз ты тоже получишь лишние комиссионные, подумала Тереса. Судно плюс люди Чакора равняется деньгам. Она заметила, что улыбка Латакии стала шире: он угадал, о чем она думает. По крайней мере, этот сукин сын не скрывает своей жадности. Он проделывает все это открыто и вполне естественно. И всегда знает меру. Потом она повернулась к доктору Рамосу:
— Что там насчет лодок? Сколько штук потребуется для перевозки?
На столе перед доктором лежала карта № 773 британского Адмиралтейства, на которой во всех подробностях изображалось марокканское побережье между Сеутой и Мелильей. Он указал мундштуком трубки: в трех милях к северу, между скалой Велес-де-ла-Гомера и отмелью Шауэн.
