Итак, траншея переднего края. Справа железнодорожная насыпь, слева — болото, а между ними — глубоко эшелонированный участок немецкой обороны. Пригнувшись в своих траншеях, ждем, когда отгремит наша артподготовка. Израненная земля Смоленщины — столько жизней в нее ушло. Ну, вот и настал наш час! Атака!
Выбираюсь на бруствер и кричу, как во времена Александра Невского:
— Вперед, за мной!
Рота поднялась хорошо — развернулись в цепь. Тяжести панциря я почти не ощущал, ноги в пылу атаки несли сами. По законам тактики командир роты должен следовать за цепью, чтобы видеть все подразделения и управлять ими. Но в такой атаке, как прорыв обороны, надо было бежать впереди бойцов. Не помню, как добежали до первой линии обороны, но помню, как ворвались в немецкую траншею. Рукопашная началась, выстрелы в упор… Никогда не забуду лицо фашистского автоматчика в очках. Вжавшись спиной в земляной траверс, палил в меня с дуэльной дистанции… Три сильных толчка в грудь — три попадания в панцирь. Едва устоял на ногах, но устоял… Автоматчик видит, что его пули отскакивают от меня, как горох. За стеклами очков — обезумевшие от ужаса глаза… Я не стал убивать немца, видя, как он бросил свой автомат и поднял руки. И только после боя я заметил, что ранен в правое предплечье, не закрытое панцирем, и долго помнил обезумевшие от животного страха глаза этого немца.
За тот бой по прорыву Наполеоновых ворот я был награжден первым орденом Красной Звезды. Броненагрудник спас мне жизнь. Да и потери в тот день во всех „панцирных ротах“ были значительно меньше обычных. Однако панцири в пехоте почему-то не прижились…»
Глава 29
17.11.1941 Сталин подписал приказ № 0428 Ставки ВГК о проведении в тылу противника тактики выжженной земли. Приказ требовал: «…лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод, в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом… разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км. в глубину от переднего края и на 20–30 км. вправо и влево от дорог. Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами. При вынужденном отходе наших частей…. уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать».
* * *
— Здравствуйте господин полковник.
— Здравствуй Генрих. Как добрался? Прости старика, что отвлек тебя от дел, но мне хотелось поговорить с тобой и узнать из первых уст последние новости с передовой, а не из тех сводок, что представляют в штаб Группы армий. Кроме того мне всегда нравились твои правдивые донесения, которые шли в разрез другим сообщениям. Кофе?
— Спасибо господин полковник. От кофе не откажусь.
— Итак, я прочитал твое последнее донесение, выловленное из потока победных фанфар, и хотел бы получить объяснение по нему. А то некоторые горячие головы готовы были обвинить тебя в паникерстве и отдать если не под суд то врачам точно. Но я им тебя не отдал.
— Спасибо, господин полковник за заботу обо мне. Боюсь, что мне нечем вас обрадовать. Я все больше убеждаюсь в своей правоте и продолжаю думать, что мы на пределе нашей способности наступать. В последние дни наша дивизия практически не продвинулась вперед.
— Согласно сводке, представленной штабом вашей дивизии и поступивший сегодня в штаб корпуса, ваши подразделения вышли, чуть ли не на окраины русской столицы.
— Так оно и есть. Нам действительно осталось пройти совсем немного около 30 км. и как думают, в штабе дивизии, мы скоро будем на окраинах Москвы. Но у меня сложилось другое мнение — «Этого не будет». Русские не дадут нам этого сделать. Можете считать меня скептиком, но мы не сможем дальше продвинуться. Вполне вероятно, что нам с большой кровью удастся преодолеть еще, быть может, пару километров и все. Русские нас не только остановят, но и боюсь, погонят назад. Вы учили всегда говорить правду. Именно поэтому я говорю то, что думаю.
— Я всегда ценил тебя за твою прямоту. На чем основываются твои предположения?
— Факты говорят сами за себя. В последние дни полки дивизии на основном направлении с большим трудом продвигаются не более чем на 1,5–2 км. в сутки. Каждый километр пути требует все больше жертв. Потери в полках составляют в личном составе 30–40 %, в технике куда больше. Мы практически полностью потеряли все автомобили и тягачи. Подвоз осуществляется лошадьми, которых не хватает. Доставка горючего для остающихся в строю автомашин становится все нерегулярнее. С боеприпасами и продовольствием тоже самое. Солдаты сильно мерзнут. Все больше небоевых потерь от обморожения и вшей. Сопротивление русских все время нарастает. Они держатся до последнего. Бьются за каждую деревню и каждую высоту. Наибольшее сопротивление мы встречаем там, где нам противостоят части НКВД. Я видел как в деревню, что брали наши парни, заживо горящие русские продолжали отстреливаться, а потом с бутылками «коктейля Молотова» бросались на наши танки.
— Фанатики!
— Да фанатики. Но они задержали нас на несколько часов, а русские, воспользовавшись этим, перебросили на угрожаемый участок резервы и смогли остановить наше продвижение вперед. На фронте все чаще против нас стали сражаться свежие части русских. Они обмундированы в отличное зимнее обмундирование, ими массово применяются новые виды вооружения и техники. Пока это единичные примеры, но их все больше. Приведу в качестве примера события последних дней. Свидетелем которых я был.
Недавно в прорыв обороны русских, был введен разведбат дивизии. Он довольно далеко вклинился вглубь русских и открывая дорогу на Москву занял несколько сел. Однако вскоре он был с большими потерями выбит из занятых населенных пунктов ударом механизированных частей НКВД. Отход батальона сопровождался очень точным минометным и пулеметным огнем и ударом во фланг кавалерии противника. Для восстановления положения командир дивизии выделил из своего резерва роту средних танков, а командир полка ускорил выдвижение туда пехотного батальона. Но было уже поздно. Русские закрепились на занятых позициях, и сдвинуть их с места не удалось. Они надежно перекрыли шоссе. Атака не удалась по ряду причин.
1. Наша тяжелая артиллерия не смогла поддержать атаку. Отстала на марше. Пехоте пришлось полагаться только на имеющиеся в батальоне средства усиления и поддержку танков.
2. Русские активно маневрировали своими бронесилами и тяжелой мотопехотой. Массово и мастерски использовали тяжелую артиллерию и минометы крупных калибров. Противник действовал грамотно, словно заранее знал, что и как мы будем делать.
3. Они использовали новые виды вооружения, с которыми мы ранее не встречались.
В тот день наши танкисты и пехота впервые встретились с новыми русскими танками. После боя от танковой роты осталось всего 2 танка — командира роты и танк, поврежденный еще на линии атаки. Остальные были выбиты, не доходя до русских позиций артиллерийским огнем, противотанковыми средствами пехоты и танковым ударом. Пехотный батальон понес большие потери от русской артиллерии, сильного минометного и пулеметного огня. От тех, кто поднялся в атаку, осталось совсем немного. При этом сил русских было заметно меньше, чем у нас. В отражении атаки принимали участие рота средних русских танков Т-28, «панцирная» рота, несколько батарей скорострельных минометов и видимо дивизион тяжелых гаубиц. Более точно выяснить не удалось. Под огнем русских нашим солдатам пришлось отступать на исходные позиции. Я был на НП батальона и видел все своими глазами. Простите господин полковник об этом тяжело вспоминать. Отец мне рассказывал о прошлой войне и бойне у Вердена. Так вот я теперь видел, как это было тогда. Только это происходило здесь в снегах России. Пехотные цепи просто сносило разрывами, а танки переворачивало от близких разрывов тяжелых снарядов. Использовать авиацию не удалось. Так как стояли сильные морозы и у люфтваффе не было боеготовой техники.
