– Я знал таких людей.
– Правда?.. – Фаргаш взглянул на него с любопытством. – И все-таки сомневаюсь, что вы можете даже представить себе такое. Я вставал по ночам и, словно неприкаянная душа, бродил вдоль стеллажей. Я говорил с книгами. Говорил, гладил корешки, давал клятвы верности… Но увы! Однажды мне пришлось принять решение – и пожертвовать большей частью сокровищ, сохранив только самое любимое и ценное… Никому, даже вам, не понять, что я испытал, ведь мои книги пошли на корм стервятникам.
– Я понимаю, – отозвался Корсо, который на самом-то деле с легкой душой согласился бы прислуживать на таком скорбном пиру.
– Понимаете? Нет! Даже если вы дадите волю воображению… Два месяца ушло на то, чтобы отделить одни от других. Шестьдесят дней агонии, меня все время колотила лихорадка, я едва не сошел в могилу. Наконец их забрали, и я думал, что тронусь умом… Помню все так отчетливо, точно это было вчера, хотя миновало уже двенадцать лет.
– А теперь?
Библиофил показал свою пустую рюмку, словно она служила самым красноречивым символом:
– Настал момент, когда мне опять пришлось искать помощи у книг. Сам я довольствуюсь малым: раз в неделю приходит домработница, еду мне приносят из деревни… Почти все деньги пожирают налоги, которые я плачу государству за виллу.
Он произнес слово «государство» таким же тоном, каким сказал бы «грызуны» или «жук-точильщик». Корсо изобразил на лице сочувствие и снова оглядел голые стены.
– Но вы ведь можете ее продать.
– Разумеется, – Фаргаш равнодушно кивнул. – Но есть вещи, которых вам понять не дано.
Корсо нагнулся, взял в руки ин-фолио, переплетенный в пергамен, и принялся с интересом листать. «De Symmetria» Дюрера, Париж, 1557 год – перепечатка с первого латинского издания, нюрнбергского
[78]
. В хорошем состоянии, с широкими полями. Флавио Ла Понте от такого лишился бы рассудка. Кто угодно лишился бы рассудка.
– И как часто вы продаете книги?
– Два-три раза в год, этого довольно. После долгих размышлений я выбираю том для продажи. Именно об этой церемонии я упомянул, когда открыл вам дверь. У меня есть постоянный покупатель, ваш соотечественник, и время от времени он сюда наезжает.
– Я его знаю? – наудачу спросил Корсо.
– Это мне неведомо, – ответил библиофил, но имени покупателя не назвал. – Как раз теперь со дня на день жду его визита, и когда вы пришли, я собирался приступить к выбору жертвы… – Он рубанул воздух длинной рукой, изображая движение гильотины, и болезненно улыбнулся. – Книгу, что должна умереть ради того, чтобы остальные могли жить вместе.
Корсо поднял взор к потолку – удержаться от аналогии было невозможно. Авраам, чье лицо пересекала глубокая трещина, силился освободить свою правую руку с зажатым в ней ножом, но ангел держал ее крепко, а другой рукой сурово грозил патриарху. Под ножом застыл Исаак, склонив голову на камень и покорно ожидая своей участи. Он был белокурым, розовощеким и напоминал эфеба – из тех, что никогда не говорят «нет». За их спинами художник изобразил что-то вроде овцы, привязанной к кусту, и Корсо в душе пожелал, чтобы овцу пощадили.
– Наверно, другого выхода у вас и в самом деле нет, – сказал он, глядя в глаза библиофилу.
– Выход нашелся бы… – Фаргаш улыбнулся с откровенной злобой. – Но лев требует свою часть, акулы чуют кровь и свежатину. К несчастью, не осталось людей, подобных графу д'Артуа, который позднее стал королем Франции
[79]
. Знаете эту историю?.. Старый маркиз де Польми, чья библиотека насчитывала шестьдесят тысяч томов, разорился. Чтобы отделаться от кредиторов, он продал библиотеку графу д'Артуа, но тот поставил условием: книги останутся у старика до самой его смерти. Таким образом на полученные деньги Польми мог приобретать новые экземпляры, обогащая коллекцию, которая ему уже не принадлежала…
Засунув руки в карманы брюк и прихрамывая, он прохаживался вдоль строя книг и осматривал одну за другой. Он напоминал отощавшего и оборванного Монтгомери, который под Эль-Аламейном проводит смотр своей армии
[80]
.
– Иногда я даже не прикасаюсь к ним, не открываю, – он остановился, нагнулся и выровнял ряд на старом ковре, – а только стираю пыль и часами гляжу на них. Я ведь досконально знаю все, что кроется под каждой обложкой… Например, «De revolutionis celestium»
[81]
Николая Коперника. Второе издание, Базель, тысяча пятьсот шестьдесят шестой год. Такая вот безделица… Или «Vulgata Clementina»
[82]
– вон, справа от вас, рядом с шестью томами «Poliglota» вашего соотечественника Сиснероса и Нюрнбергский «Croniearum»
[83]
. А вот тут, извольте заметить, любопытнейший ин-фолио: «Praxis criminis persequendi» Симона Колинского
[84]
, тысяча пятьсот сорок первого года. Или вот этот том – сшитый в четыре нити, переплет выполнен в монастыре, с металлическими накладками, – который вы теперь рассматриваете. Знаете, что там внутри?.. «Золотая легенда» Якова Ворагинского, Базель, тысяча четыреста девяносто третий год, напечатана Николасом Кеслером
[85]
.
Корсо полистал книгу. Великолепный экземпляр, и поля очень широкие. Он бережно поставил том на место, потом протер платком очки. От такого кого угодно пот прошибет, даже человека с железной выдержкой.
– Извините, но вы ведете себя как безумец. Если продать все это, у вас до конца жизни не будет никаких денежных затруднений.
– Конечно. – Фаргаш снова наклонился и едва заметным жестом выровнял книжный строй. – Да только, продай я все это, мне было бы незачем жить дальше и было бы все равно – есть у меня денежные затруднения или нет.
