Во Франции ситуация радикально переменилась в конце июня 1308 года. В мае Филипп приехал в Пуатье, чтобы обсудить дело с Климентом, наконец согласившись передать тамплиеров папской комиссии. В ответ папа снова разрешил приступить к делам великому инквизитору – духовнику самого Филиппа IV – Гийому Парижскому. По сути дела Климент предоставил полный контроль врагам ордена тамплиеров, ведь французская церковь была заполнена агентами короля. Филипп продвинул одну из своих креатур – Филиппа де Мариньи на пост архиепископа Санса. Парижский епископ должен был подчиняться новому архиепископу. Сразу же после этого в Пуатье доставили 72 тамплиеров, где они все вместе повторили свои «признания» перед пришедшим в ужас Климентом. Папа допросил брата Жака и великих прецепторов Кипра, Нормандии и Аквитании, которые признали свою вину. Говорить правду им мешал страх перед возмездием, поскольку они знали, что Климент слаб, и были в отчаянии от его неспособности их спасти. Только оказавшись в безопасности, когда их дело передадут комиссии, они посмеют сказать правду; возможно, большинство братьев получили такие указания от своих начальников. К сожалению, эти первые признания произвели на Климента неизгладимое впечатление, и он так и остался убежден в виновности братьев. Большинство историков считают папу совершенно беспринципным человеком, однако Климент был не только напуган, он был к тому же болен и немощен, не только нерешителен по характеру, но и упрям, как слабый человек.
Из Испании и Кипра пришли известия о невиновности тамплиеров, вдобавок расследования, проведенные в Священной Римской империи, тоже нашли их невиновными. Можно было оказать давление на Англию, но там многие заключенные сбежали, а когда допросили оставшихся 50, ничего не смогли добиться; второе расследование 1310 года изучило дела 228 братьев, не придя к особым результатам. В конце концов Климент приказал Эдуарду II прибегнуть к пыткам. Король Эдуард не сразу согласился, оговорив, что не должно быть «увечий, неизлечимых ран или сильного кровотечения». Из более чем 200 подвергнутых мучительным пыткам тамплиеров, включая собратьев-мирян и маркитантов, допрошенных в 1310 и 1311 году, лишь четверо признались, что плевали на крест. Великий прецептор молил своих допросчиков «ради Господа Бога, в ожидании спасения души судите нас так, как вас будет судить Господь». Но пощады не было.
В конце концов комиссия собралась в августе 1309 года. Семеро членов заседали во дворце епископа Парижского; председатель – архиепископ Нарбона был ставленником Филиппа. Сначала тамплиеры были не уверены, что это и в самом деле та самая комиссия, которой они так ждали. Потом прецептор Парижа отказался от своего признания, а 26 ноября перед комиссией предстал Великий магистр. Он яростно отверг сделанное им признание и категорически опроверг «порочные и ложные обвинения врагов ордена». После этого мастер проревел, как бы ему хотелось, чтобы во Франции был обычай «рубить голову клятвопреступникам, как у сарацин и татар». Он заявил, что ни один другой орден не имеет таких же богатых церквей и превосходных реликвий, священников, которые служили бы мессу с большим достоинством и преданностью, и прибавил, что «ни один орден в Палестине не бился решительнее, храбрее, не проливал свою кровь щедрее за веру Христову». Кроме того, брат Жак простыми, но трогательными словами исповедал свою веру. Ногаре прервал его: «Разврат ордена всем известен… в хронике Сен-Дени говорится, что после разгрома тамплиеров Саладин винил в их несчастье порок и содомию, отступничество от их собственной веры». Рыцарь ответил, что прежде он ничего подобного не слышал, хотя, конечно, ради спасения Утремера заключались союзы. Ему удалось произвести впечатление на суд. Однако члены комиссии не могли поверить в такой масштаб лжесвидетельств. С другой стороны, этот человек казался столь искренним – он умолял, чтобы ему позволили исповедаться и причаститься. Жака де Моле спросили, не хотел бы он сам вести защиту своего ордена. И тогда магистр совершил две роковые ошибки.
Сначала он потребовал встречи с папой Климентом, ведь теперь, когда собралась комиссия, он мог говорить без страха. К сожалению, брат Жак оказался слишком изощренным; после той первой обличительной беседы Климент принял решение раз и навсегда. Второй ошибкой де Моле был отказ взять на себя защиту братьев. Сначала он сказал суду, что был бы «несчастнейшим созданием», если бы не согласился на это, но тогда ему нужны деньги и юристы. Однако по размышлении брат Жак отказался, поняв, что агенты короля могут запугать адвокатов. В одиночку вести защиту было невозможно, поскольку Моле, будучи неграмотным, всецело полагался на секретарей. Он все поставил на папу, и, если бы он мог действительно свободно говорить с Климентом, он сумел бы убедить его и спасти братьев. Но папа не желал его принимать. Председатель комиссии коварно отложил заседание до февраля 1310 года; к тому времени тамплиеры уже услышат об отказе своего магистра защищать их и будут полностью деморализованы. В марте во время своего последнего появления перед комиссией Моле снова отказался вести защиту и попросил об аудиенции у папы.
Видимо, Филипп IV и его советники уже не ждали никаких неприятных осложнений. И все-таки еще оставалась большая вероятность, что братья, разбросанные по тюрьмам в течение двух кошмарных лет, закованные в кандалы и цепи, каким-то образом умудрились сообщаться и договориться об общей линии поведения. В апреле внезапно брат за братом стали отказываться от своих признаний, и более 500 из них предложили стать защитниками ордена. Суду пришлось отнестись к их заявлениям серьезно; арестованных собрали в саду дворца, где заседала комиссия, чтобы избрать четырех представителей – двух рыцарей и двух капелланов. Самым способным из них был священник Пьер де Булонь, когда-то прецептор Рима. 7 апреля он предстал перед комиссией и сделал заявление для папы, подтвердив невиновность ордена. Прецептор потребовал, чтобы его братьев выпустили из королевских тюрем, чтобы из числа судей исключили мирян – агентов Филиппа и чтобы обвиняемым предоставили средства. Он продемонстрировал удивительное владение юридической ситуацией, указав, что если члены ордена согласятся предстать перед судом, это еще не значит, что они признают его законность. Пьер отстаивал свою позицию уверенно и разумно. Как могут тамплиеры отвергать Христа, когда столь многие погибли в Палестине как раз из-за отказа сделать это? Комиссия явно пребывала в нерешительности.
Но ставленник Филиппа архиепископ Санский контролировал церковную машину Парижа; 54 тамплиеров передали мирским властям, чтобы сжечь их как снова впавших в ересь. Новые пытки, подкупы, выступления родственников в суде не смогли их устрашить. Все встретили мучительную смерть с решимостью, громко заявляя о невиновности. Но все же один брат – Амори де Вилье-ле-Дюк, «бледный и испуганный», сорвался перед папской комиссией. Ему было пятьдесят лет, тридцать из них он пробыл в ордене и вполне мог быть палестинским ветераном. Брат Амори прокричал, что его подвергали таким чудовищным пыткам, что он сознался бы в чем угодно, и умолял трибунал не говорить тюремщикам о его словах; перед костром он «поклянется, что убил самого Господа Бога», если будет нужно. Поскольку рассказ об этом содержался в официальном отчете, к которому имели доступ агенты короля, лучше даже не думать о последующей судьбе этого несчастного. К концу мая 120 тамплиеров было сожжено. Архиепископ Санский потребовал передать для допроса Рено де Прюно, коллегу Пьера де Булоня. Комиссия начинала паниковать; 30 мая она отложила заседание, сдав Рено и Пьера совету Санса. Оба брата взяли назад и свой отказ от признания, и предложение защищать орден.
