– А если умная? – ухмыльнулся Ромашкин.
– Вот за умная и грамотная платить меньше. Много работать не станет, спорить будет, умничать. Жена ведь какой должен быть: послушный, ласковый и молчаливый. Слушать, что умный муж говорит, а не свой мысль ему навязывать.
– Так ты какую ищешь? Глупую, красивую и молчаливую? – спросил Никита.
– Ай! Красота не главное. Работящий для хозяйства.
Характерно: все аборигены ставили на первое место у будущей супруги не красоту и ум, как мы, а работоспособность. Вот и Ахмедка в общаге, помнится…
Хлюдова в тепле снова развезло. Поев шурпу и плов, он с умным видом вдруг произнес:
– Будет тебе, Абдулло, бесплатная жена! Мы вот с Никитой войско собираем. Повстанцев. Записываем взбунтовавшиеся местные народы в отряды против «Белого царя». Хватит жить под игом Москвы! Пора поднимать племена под ружье. Долой «Белого царя»! Пора жить своим умом. С королевой Великобритании мы договорились, а Рейган нам обязательно оружием поможет… Тому, кто встанет в строй, бесплатная жена.
– А две можно?
– Две можно! Можно и две, но только особо отличившимся в боях за свободу. И бесплатно!
– Зачем тебе две жены? – полюбопытствовал Никита. – Прокормишь?
– Вторую жена возьму умную и красивую. Русскую. Первый жена будет работать, а второй ласкать!
– Вот и договорились! – воскликнул Хлюдов. – Записываем тебя бойцом в первую кавалерийскую сотню, «бронекопытной, дикой дивизии»! Конь есть?
– Есть конь. И шашка острая, дедовская, и ружьё хорошее есть! Патронов мало-мало! – защебетал туркмен.
– Вовка, ты что, сдурел совсем?! – ткнул Никита в бок Хлюдова. – Шутки шутками… Договоришься! Он ведь и вправду поверил!
– Вот и славно! А я, может, и не шучу! Ты, главное, мне подыгрывай!
– Да не хочу я подыгрывать!
– А придётся!
Чабан тем временем достал из шкафчика бутылку какого-то ужасного пойла, холодное мясо, лепешки.
После второго тоста за свободу уже не смущали ни шкуры, полные блох, на которых они полулежали, ни пыль в войлоке, ни осыпающаяся с потолка глина.
После четвертого тоста за джихад неверным Никита сломался.
Керосиновая лампа нещадно дымила, в печурке горели вонючие кизяки, насекомые кусались, но зато было тепло и сытно. Великая вещь – крыша над головой, горящий очаг и вода… Никита провалился в сон. Голова, правда, гудела, как трансформатор. Ещё бы! Двое суток пить вместо воды ром и водку!
…Пробуждение сопровождалось паническим животным страхом – кто-то на него пристально смотрит. Кто-то или что-то – непонятное и потому страшное. Чуть приоткрыв глаза, Никита их вновь крепко зажмурил. Басмачи! Накликал Хлюдов, пьянь! Расхлебывай теперь! Расхлебаешь, как же!
Вокруг их первобытного ложа стояли фигуры в халатах и чалмах. То, что испугало Ромашкина, оказалось молодой девушкой. Видны были только глаза. Остальное – чадра. Выходит, красный командир Федор Сухов освободил не всех женщин Востока. Далеко не всех.
Чабан Абдулло что-то оживленно рассказывал трём вооружённым берданками и двуствольными ружьями угрюмым мужчинам. Два древних старичка на корточках о чём-то переговаривались и жестикулировали. У изголовья толпилась стайка в платочках, чадрах, паранжах. Кто их разберет, в чём…
Ромашкин аккуратно, но сильно пихнул в бок Хлюдова:
– Капитан! Вовка! Проснись, пьянь! Что ты вчера плёл, сволочь, об освобождении от тягот коммунизма и империализма, о свободе и независимости диких племен? Объяснись с народом! Ты собирался зеленое знамя ислама водрузить в Кремле? Теперь водружай…
Хлюдов открыл глаза и тотчас же зажмурился:
– Ого! Никита, что будем делать? Делаем вид, что спим?
– Нет, надо как-то изворачиваться. Вовка, а это точно не Иран?
– Если наш друг вчера не соврал, то нет. Но мы наверняка рядом с границей. Только бежать к гарнизону далеко и незнамо куда! А, была не была!
Хлюдов резко приподнялся, развел руки в знак приветствия:
– Салам алейкум, аксакалы!
– Салам…
– А не подскажете, как проехать в Педжен? Там размещается штаб формируемого исламского эскадрона!
Чабану Абдулло немножко нездоровилось после вчерашнего. Или он был немножко растерян из-за открывшихся вчера же перспектив? Чабан Абдулло указал на соплеменников:
– Вот, офисер, это наши бригадиры. Они ехали волка загонять. Могут подвезти к шоссе. А ты, офисер, их в войско запишешь? Потом сюда вернёшься? Когда нам за ружья браться? У меня пулемет «Максим» есть и патронов ящик…
Уже ящик? Вчера было «мало-мало». Растёт благосостояние братского туркменского народа! Не по дням, а по часам.
Соплеменники чабана Абдулло стали выходить во двор из душного домика, недоуменно пожимая плечами, что-то бурча по-туркменски.
Хлюдов обнял чабана Абдулло за плечи, уверенно пообещал:
– Не переживай, Абдулло! Жди! Мы скоро вернемся. На днях поднимем «зеленое знамя ислама» над отрогами Копетдага, и наши скакуны пересекут пустыню Каракумы до Волги и далее. Я и начальник штаба повстанцев. По весне вернемся с отрядом. Формируй добровольцев, составляй списки, назначай командиров отрядов. Только без лишнего шума. Конспирация!
Во дворе стоял бортовой «уазик». Бригадир и шофёр стояли у кабины, а женщины – в кузове, держась за передний борт. Аксакалы расселись под навесом у стены, попивая зелёный чай. Верно, старые басмачи, заслуженные – уж больно живо они обсуждали пьяный бред Хлюдова.
– Стр-р-роиться! – вдруг рыкнул Хлюдов. – Р-р-равняйсь! Смир-р-рно! Здр-р-равствуйте, бойцы!
– Салам, здра… – ответили мужчины вразнобой.
Хлюдов прошелся вдоль строя. О чём говорить? И как?
Язык с перепоя еле ворочался. А говорить нужно убедительно, эмоционально, с душой. И чтоб выглядело правдоподобно. Не то грохнут за насмешки над собою, и поминай как звали. Пустыня большая….
Но не зря учёные толкуют, что в экстремальных ситуациях человек способен превзойти себя на два, а то и три порядка.
Хлюдов толкнул проникновенную и пламенную речь. Каждому – землю, волю, отару баранов и легализацию многоженства… В подробностях передавать – лейтенант Ромашкин пас. Вредный бред!
…И «уазик» понесся по пыльной грунтовой дороге между зарослей камышей вдоль арыков. Шофер гнал как можно быстрее – командиры-офисеры должны успеть на тайное совещание повстанческих сил перед решающим освобождением от ига «Белого царя». Командиры-офисеры в кузове тряслись в такт попадания колес в ямы и на кочки. Недоосвобожденные женщины красного Востока, устроительницы социализма в Средней Азии, со смехом заваливались на них при резких поворотах.
Через час бешеной гонки машина резко затормозила у развилки. Никита, пытаясь удержаться на ногах, навалился на одну из молодок, плотно прижавшись к её груди, чем вызвал дикий визг и весёлый писк аборигенок.
