– Такие, значит, твои воспитательные методы?
– Только такие! Если не понимаешь человеческого языка.
– Ну и передай ротному, что меня не будет на построении. Не в чем явиться. У меня день большой стирки. Хороша отмазка?
– Оч-чень. Неслышащих скажет, чтоб ты портянки надел.
– Эх, если б они были у меня! Ты ж их уже месяц назад вышвырнул.
– А то! Я об них два раза запнулся, едва палец не сломал.
– Вот и славно! Иди строиться, а я еще покемарю. Да! Пришли сюда Кулешова – сразу после построения. И чтоб захватил мыло, порошок…
На плацу, в строю батальона, офицеров было маловато. В основном лейтенанты. Капитаны и старлеи проигнорировали распоряжение Алсынбабаева и не явились.
Капитан Неслышащих получил выговор от комбата за отсутствие управления войсками и начал срывать зло на тех, кто был под рукой.
– Где ваш сосед, товарищ лейтенант? – набросился он на Никиту. – Почему его нет в строю?
– Голый сидит. Стирка обмундирования.
– Пусть явится в чем есть!
– В чем мать родила?
– Разболтались, лейтенанты? Передайте, что я его накажу!
– Обязательно передам. При встрече…
– Так и передайте!
– Есть! Так и передам.
М-да. Вот оно, пресловутое, разберемся как попало и накажем как-нибудь.
По возвращении Никита увидел спящего возле бревна, служившего скамьей, Кулешова. Стиральная машина работала и крутила бельё, судя по всему, уже с полчаса. Носки должны были уже, очевидно, приобрести эластичную форму, а не стоять, как реликтовые окаменелости.
Никита прошел было в дом, но споткнулся о валяющегося в проходе мертвецки пьяного Шмера. Отступил. Чёрт! А вчера говорил: нет денег. Это же надо умудриться успеть так нажраться за три часа! И на какие все-таки шиши? Не иначе, кто-то налил. Кто? Гости? Погостили и ушли?
Никита вернулся во двор и разбудил солдата:
– Боец! Хватит спать, вся морда в слюнях.
Кулешов вскочил, спросонья перепугавшись, вытер губы:
– А?! Я!
– Г-головка от руля! Ты почему спишь на посту? Тебя Шмер приставил к стирке?
– Так точно!
– Кто у нас был в гостях? – наугад, но в точку угодил Никита.
– Дык… Какие-то пожилые «чурки». Два азербайджанца. Принесли водку, коньяк, закуску.
– Ты что, тоже пригубил?!
– Никак нет! Только колбасой угостили, фруктами. Я в дом больше ни разу не заходил.
– Чёрт! Пойдём поднимать взводного. Споили его гости. Интересно, какие ещё меня сюрпризы ожидают? Может, квартиру обчистили? Может, родственники солдатика тоже где-то валяются под столом? Или бойца самовольно уже в отпуск везут?
– Не видел, чтоб они выходили, – растерялся солдат. – Я дом внимательно охранял.
– Ты ж дрых без задних ног! Тоже мне сторож!
Никита с тяжёлым предчувствием открыл перекосившуюся дверь, шагнул через порог. Стащив с ног прилипшие к потным икрам сапоги, переобулся в тапочки. Конечно, когда ноги обуты в тапочки, а на тебе галифе с торчащими тесемками, то выглядишь комично. Особенно при посторонних. Но очень не хотелось топтать вымытый вчера вечером пол.
Напрасное беспокойство. Перешагнув порог, отделяющий веранду от квартиры, Никита тотчас пожалел о вчерашних усилиях по наведению порядка. Эта сволочь Шмер, естественно, не разулся. И вместе с ним в грязной обуви топтались в кухне его собутыльники. Вернее, уже не топтались…
Мишка лежал, уткнувшись своей худощавой мордой в сжатые кулаки, сопя и посвистывая. Два пожилых азербайджанца чуть слышно гортанно переговаривались, ожидая пробуждения офицера. Оба, судя по мозолистым ладоням, из сельской местности.
Стол ломился – фрукты, зелень, коньяк. Много привезли, не осилили.
Завидев вошедшего Никиту, мужчины обрадованно вскочили и принялись здороваться, назвались: Расул, Мамед. Притомились, видать, сидеть в тишине чужого дома.
Расул, который помладше, принялся разливать по стаканам коньяк.
– Давно спит? – спросил Никита у Мамеда, который постарше, ткнув пальцем в Мишку Шмера.
– Не очень. Заскучать не успели.
– Много он выпил?
– Торопится очень. Не закусывает, – покачал осуждающей головой Мамед. – Мы даже о деле поговорить не успели.
– О деле? О каком деле?
– Э-э, дарагой! Давайте сначала выпьем за знакомство.
– Я не очень тороплюсь, – поддел Никита.
– Маладец-ц! Не торопясь и выпьем!
Расул, который помладше, разлил – старику треть стопки, себе половину, Никите полную.
– Оп! Стоп! Не малить, наливать одинаково! И пить поровну, – усёк и пресёк хитрость Никита.
– Мы уже много выпили, – виновато улыбнулся Расул.
Ну разве что. Стаканы звонко блинкнули.
– Ладно, давайте теперь по делу! – Никита, очистив пару мандаринов, пережёвывал дольку за долькой.
– Дело такое, дарагой! Видишь Расула, дарагой? Это папа рядового Алиева. Я дядя рядового Алиева. Любимый дядя! А он – мой любимый племянник. Папа скучает, мама скучает, дядя скучает, сёстры плачут! Командир, отпусти Ильхамчика в отпуск, повидаться с родными.
– Очумели? Он всего три месяца служит, а вы отпуск просите. Курсанты учебок только по семейным обстоятельствам ездят на побывку. Смерть родителей, тяжёлая болезнь. Нужен повод. Тоска и плач не считаются.
– Вах! А по-другому решить проблему? В гостинице в городе сейчас живут мать и сёстры. В гостиницу отпустите на двое суток?
– На субботу и воскресенье – может быть. В будни нельзя никак.
Дядя Мамед вновь схватился за бутылку коньяка «Бакы» и предложил выпить за интернациональную дружбу братских народов.
Что ж… Но! Но:
– Ребята, учтите! Если вы сейчас быстро накачаете меня коньяком, вновь останетесь без результата. Вернее, с тем же результатом, как со Шмером. Не спешите.
– Командир, почему так говоришь? Ильхам Алиев разве плохой солдат?
– Обыкновенный. Как все.
– Порядок не нарушает? Не хулиганит?
– Всякое бывает. Но, в принципе, к нему особых претензий нет.
– Вот и хорошо! И выпьем за Советскую Армию! – предложил дядя Мамед. – Я тоже был солдатом, дарагай. Даже сержантом стал. В стройбате.
Выпили за армию.
Дядя Мамед вновь начал гнуть свою линию:
– Командир, а я слышал, у вас есть замполит Рахимов. Азербайджанец?
– Есть такой. Майор.
