Никита плотнее придвинулся к Шмеру и возбужденно залепетал на ухо:
– Очень хочу познакомиться вон с той, светленькой.
– Хи-хи-хи! Ты хотя бы знаешь, кто это?
– Нет. А что, ты знаком? Кто она?
– Это жена бывшего командира роты капитана Пискунова. Я её сразу не узнал. А вот ты ткнул в неё пальцем, я присмотрелся – точно! Ольга, его жена! Они полгода назад уехали в Россию, а вот, погляди-ка, потянуло на старые заработки. Соскучилась по разгульной жизни и бешеным деньгам. Любопытно, она надолго объявилась? И когда уедет? Да и где сам Сашка Пискунов? Знать, деньжата закончились!
– Погоди, погоди! Это что, жена офицера? – обалдел Никита. – Хочешь сказать, что это её постоянный заработок – танцы на столе?
– Балда ты, Никита! Танцы – только для разогрева публики. Главная работа позже, в койке.
– Это нелегальная проституция или официальная?
– Нет, не официальная, но вполне реальная. Они за две ночи твою офицерскую получку зарабатывают.
– Ух, ты! Сильны, чертовки. Мишка, давай займем деньжат у Ашота? Может, Ольга тебе скидку сделает, по знакомству дешевле обслужит?
– Держи карман шире и ширинку свободней! Как же, скидку. Обдерет по полной программе. Да и двое за раз – дороже будет. Я, конечно, спрошу у Ашота…
– Мишка, а остальные кто? Ты знаешь этих девиц?
– Ай! Знаю ещё одну. Вон та, длинноногая, – жена начальника вещевой службы.
– Иванова? Старлея? Такого здоровенного?!
– Ага! Он хоть и здоровенный, но тупой. А ей, видимо, чего-то не хватает в жизни. Наверное, корень не удался.
Внезапно Шмер осекся и хищно уставился на вспорхнувшую на подиум артисточку, нервно затеребил нос и ухо. Была у него такая дурацкая привычка: когда нервничал, дергал себя за мочку уха, отчего оно у него регулярно воспалялось.
– Ты чего? Понравилась рыжая? – толкнул его в бок Никита.
– Заткнись и молчи, а не то нас заметят. Это супруга начальника штаба батальона Давыденко. Вот влипли!
– Ромаха! Чего мы-то влипли? Это она влипла! Теперь ты точно сможешь с ней договориться. Заодно и Мирону отомстишь за притеснения по службе. Я думаю, мы отомстим ему вдвоем.
– Он ведь чокнутый, придурок и псих. Узнает – убьет!
– Откуда он узнает? Что, жена о побочном «трудовом» заработке сама ему расскажет? С подробностями – кого обслужила? Не боись! Ты только жди сигнал, когда можно будет к делу приступать.
– Жду.
– Это… довольно сложный процесс. Мне Ашот объяснил, что эти дуры сейчас потанцуют, совсем разденутся, а после туркмены начнут цену назначать, спорить, кто больше заплатит. Аукцион завертится, и развезут баб по квартирам или ещё куда. Тут тоже комнаты есть, но они дорогие. Наши белокожие бабы пользуются бешеным спросом у чурок. На местных ведь после тридцати лет без слёз не взглянешь. Ненавижу я их, проклятых азиатов! – в сердцах Шмер и внезапно громко стукнул кулаком по столику.
– Ты чего?!
– Башню заклинило от злости, – постучал себя по голове Шмер.
Ашот удивлённо глянул на офицеров, но тут же вновь переключил внимание на танцовщицу.
Началось самое интересное. Колготки, лифчики и трусики полетели в публику.
«Мафиозо» прихлопывал в ладоши и цокал языком, как горный орел-беркут:
– Ай, красавицы! Ай, голубки! Каждый раз они меня расстраивают и заводят. Редко бываю, здоровье уже не то, живот мешает. Но люблю посмотреть. Лубуюсь. Хватит! Ребятки на выход, а не то у меня сердце не выдержит и лопнет. Собираемся, я сейчас улажу со счетом.
Никита с тоской взглянул на девиц, но спорить не стал. Направился к выходу, снял с вешалки и надел на себя шинель, шапку, сапоги (именно в такой неудобной последовательности)…
Дальнейшее почти совсем не помнил. Впоследствии, даже при содействии Шмера, припоминал с трудом. И чего взбеленился? Зачем взбрыкнул?
Впрочем, понятно, чего и зачем…
Едва Ромашкин спустился по лестнице и вышел за дверь, как увидел такую картину: трое туркменов тащили упирающуюся пьяную девицу в машину. Задняя дверца «Жигулей» была распахнута, мужики впихивали её в салон, слегка поколачивая.
– Ах, вы чурки проклятые! Опять наших баб портите и насилуете! – кинулся Никита к ним.
В правой руке у него был тяжелый портфель Ашота – им он с размаху въехал по голове ближайшему азиату. Низенькому толстячку, стоящему спиной, отвесил мощный пинок в промежность. Третьему – с неудобной позиции – неловкий удар левой рукой в челюсть. На беду, компания оказалась чуть более многочисленной. Был еще водитель. Вот он-то и выскочил из машины и мощным хорошо поставленным ударом рассек Никите бровь, сбив его с ног. Дальше – отключка.
Дальше – только если верить Мишке Шмеру…
– Начал качать права и бороться за чистоту славянской расы, расист. Матерился, визжал! Ашот тебя еле утихомирил… Ты ж вышел из заведения перед нами, а мы буквально через минуту спускаемся во двор, слышим: шум, гам, драка! И кто же дерется? Наш Никита! Вернее, его бьют и топчут… Ашот что-то заорал на смеси армянского и туркменского, заматерился по-русски, схватил двоих за шиворот и оттолкнул их подальше. Они вначале хотели огрызнуться, но, узнав «мафиозо», отпрыгнули в сторону и бросились наутек. Водитель и толстяк запрыгнули в машину, а девка ещё попыталась забраться в отъезжающую машину и что-то ещё кричала об обещанной оплате. Материла она нас на чём свет! Типа, проклятые офицеры, сующие нос не в свое дело. Короче, выяснилось, что она цыганка, подрабатывающая в «вертепе» «по второму сорту». И ругалась она с азиатами по поводу количества клиентов. Троих обслужить соглашалась, а четвертого – ни в какую. Начала рядиться, спорить, вот они и решили применить силу. А ты, джентльмен хренов, вмешался. Вступился, блин, за честь дамы!.. И как теперь показаться в городе? Нет, точно месяц из гарнизона не выйду, дураков нет. А тебе, Ромашкин, вообще по вечерам рекомендую дома сидеть и забыть про Педжен.
М-да, история…
Тут вернулись бойцы с вычищенной формой.
– Ого! Молодцы! – восхитился Колчаков. – Шинель и шапка стали даже лучше и чище, чем до того, как их изваляли в грязи. Ребятки, вы заработали благодарность командования. Теперь свободны. Шагайте в казарму, замполит оденется сам. И главное, касается всех, – держать языки за зубами! Иначе – зубы прорежу.
– Так точно!!!
Никита еще раз отряхнул брюки и китель, поискал пятнышки на брюках, провел ладонями по шинели, постучал подошвами сапог друг об друга. Сойдёт! Форма выглядит более-менее. А вот морда… Ссадина над бровью, шишка на затылке, ухо ноет, губа опухла.
– Надевай вместо шапки фуражку, – посоветовал Колчаков. – Возьми мою, у неё широкий козырек. Прикроет твоё… безобразие.
Никита подошел к зеркалу, нагнулся и почти прислонился к нему лицом. Мешки под глазами, щетина на щеках, воспалённые похмельные глаза. Да, безобразие… Он отклонился на полметра – стал выглядеть получше. Отошёл на три шага – мужчина хоть куда, в полном расцвете сил. Ну, не совсем, но можно стоять в строю и не выделяться.
