– Генка?
Этот вопрос давно перестал занимать человека.
– И Г-генка… д-дерьмо, а н-не человек. – Татьяну потрясывало от холода, и говорила она глухо, икая. – И т-твой… В-володик… Он со мной спал! Б-благородный р-рыцарь… Ему нужно б-было, чтобы кто-то делал грязную р-работу…
Ложь.
Или нет. Если подумать, то это вполне может оказаться правдой. С другой стороны, разве о мертвых плохо говорят? Вот когда Татьяны не станет, человек будет говорить о ней исключительно хорошо.
– Я д-делала… з-за н-небольшой п-процент… Я х-хороший специалист.
– Была.
– И осталась.
От нее ничего уже не осталось, а она, упрямая, не понимает.
– Это ты никогда и ничего… Носом ткни, а ты… Как можно быть настолько… – Татьяна взмахнула рукой, и та бессильно упала. – Дай.
– Скажи, где картина.
– Не знаю! – взвизгнула Танька. – Думаешь, я бы тут сидела, если бы получила ее? Да я бы… Я знаю, к кому обратиться… Миллионы? К черту под хвост миллионы… Мне бы и одного хватило бы… Мне бы… а он знал! Он принес ее мне… Сказал, что надо подготовить, что… их принес. Две! Представляешь?! Они были как сестры-близнецы… казались, только одна настоящая, а вторая…
Танька хихикнула и упала в продавленное кресло.
Она смеялась, изгибаясь, и смех этот походил на агонию.
– А вторая… Сказал, надо написать… Натюрморты… с рыбой… с рыбой натюрморты… и рыбу притащил… Селедка и водка. Смешно, да?
Селедка и водка.
Водка и селедка… что-то такое вертелось в голове.
– Нет бы, что-нибудь поприличней… а он… Селедка тухлая, нормальной пожалел… а она воняла. Господи, как она воняла!
– Зачем с Ильей связалась?
– Он забавный. – Отсмеявшись, Танька вытерла лицо. – И думает, что найдет… Может, и найдет… Генка с ним дружил… помнил про него… посылочку отправил. Селедка и водка… надо сказать.
– Вера?
– Дура… пустое… Думал денег снять… Она романы пишет. Романистка, блин… Только мозги розовой ватой не забиты, послала Генку подальше… Со всех снять бабки пытался. Прощальный вояж. Жадность его сгубила. Или ты?
Танька вдруг подалась вперед, вперившись взглядом.
– Это же ты его!
Она воскликнула, счастливая от этой догадки.
– Ты его… Конечно, кто еще! Он, наверное, удивился… Скажи, он удивился? Хоть немного… Он думал, что ты ничтожество… Я ничтожество… Все вокруг ничтожество, кроме Геночки… Молодец, давно надо было… Сразу надо было… Селедка и водка… Дай.
Татьяна протянула руку.
– Возьми.
В пакетик она вцепилась.
И пальцы дрожащие не помешали его открыть… Взгляд заметался.
– Тебе помочь? – любезно предложил человек. В конце концов, ее желание будет несложно исполнить.
– А и помоги… Расскажешь, как ты его… Только картину зря отдали… Почему?
Человек не имел нужного опыта и все же с приготовлением дозы управился быстро. Танька с готовностью протянула ногу.
– Не хочу, чтобы на руках следы были, – пояснила она, жадно облизав губы. – Ты не подумай… Я завяжу… завтра же завяжу… Мы с тобой найдем эту треклятую картину… Селедка и водка… Почему селедка?
Она уколола сама, и человек отвернулся. Было неприятно смотреть, как игла пробивает вспухшую вену. А Танька и задышала чаще… Правда, вскоре отключилась.
– Селедка…
Бесполезный по сути визит.
С другой стороны… Балкон в квартире имелся, и незастекленный, что было весьма уместно в нынешних обстоятельствах. Человек не сразу справился с дверью – засов заедал, видно, открывали дверь крайне редко. Снаружи ощутимо похолодало, и воздух ледяной, ворвавшись в комнату, вымел вонь.
Человек подхватил Татьяну под мышки и поволок.
Она, голая и неуклюжая, напоминавшая сломанную куклу, весила немало. И человеку пришлось несколько раз останавливаться, чтобы перевести дух. Но в конце концов он выволок Татьяну на балкон. Холода она не ощутила.
Спала будто.
И даже улыбалась во сне.
Он помог ей улечься, сунул под голову смятый халат и вышел, прикрыв за собой дверь.
Ночник в спальне оставил. Осмотрел квартиру, просто убеждаясь, что Татьяна не обманула… Водка и селедка. А и вправду, почему именно водка и селедка?
И где он слышал это сочетание?
Илья с трудом добрался до дома. Пришлось останавливаться несколько раз, чтобы перевести дух. Голова болела настолько сильно, что боль эта мешала вести машину. И аспирин, две таблетки которого Илья сжевал, не запивая, не помог.
Эта боль, с которой он никогда прежде не сталкивался, помогла осознать полную собственную беспомощность. И наверное, если бы тот, кто охотился за картиной, именно теперь появился, Илья не стал бы сопротивляться, позволил бы себя убить. Смерть – это ведь прекращение боли.
До квартиры он добрался.
И в коридоре кое-как стянул ботинки, на четвереньках дополз до кухни и сел, упершись лбом в гладкую поверхность кухонного шкафчика. Тот был приятно холоден, и появилась шальная мысль, что холод способен избавить от мучений.
До холодильника Илья добрался почти быстро. И, вытащив пакет мороженой фасоли, прижал его к макушке. Боль не отступала. Она сделалась более вялой, но и только.
Вот что бывает, когда много думаешь не о том.
Он не знал, как долго сидел, время перестало иметь хоть какое-то значение… Зато вдруг вспомнилось всякое.
…Генка с бумажными самолетиками, которые он запускал с крыши девятиэтажки.
– Подойди к краю! – Он становился на парапет и руки раскрывал, точно хотел обнять весь город. Илье, честно говоря, было страшно. Земля выглядела далекой, а деревья – маленькими. И вообще тетка строго-настрого запретила лазить по крышам, но у Генки имелся запасной ключ от чердака.
– Да подойди ты, не ссы! – Генка стоит так, что носки его ботинок выступают за парапет. И покачивается еще.
– Что ты творишь?
– Боишься?
– Нет! – В собственном страхе, пусть бы тетка и назвала его обоснованным, признаваться стыдно.
– Тогда давай ко мне. Или слабо?
Генка хитро щурится. А самолетик, сложенный из вчерашней самостоятельной по математике, дрожит. Самолетику по вкусу высота.
Илья становится рядом. И сердце ухает куда-то в желудок.
Главное, не смотреть вниз.
Парапет широкий.
И вообще, он недолго… Минутку всего.
– Запускай! – командует Генка, и белый самолетик срывается с его ладони, он летит, описывая круги, то поднимаясь, то опускаясь, чтобы вдруг пойти штопором. – Блин…
