– Это из того альбома, что нашел детектив Хоффман. Альбома с моими рисунками.
– Это не ты рисовала, – уверенно говорю я. – Такое ты могла нарисовать лет десять назад, когда только училась. Но сейчас… Для тебя это слишком примитивно. Работа в лучшем случае посредственная.
Срабатывает таймер, и я поднимаюсь с места. Мия опять берет рисунок и разглядывает.
– Зачем тогда полиция мне его отдала? – спрашивает она, касаясь конверта.
Отвечаю, что не представляю зачем.
Перекладываю с противня порцию булочек и обращаюсь к Мии:
– Тогда кто? Кто мог это нарисовать?
В духовке подрумянивается курица. Помещаю ниже противень с печеньем и начинаю резать огурец, представляя, что передо мной на доске лежит Колин Тэтчер.
– На этом рисунке… – говорю я, стараясь не расплакаться. Мия сидит не поворачивая головы. Все просто, все ясно как белый день: круглые глаза, длинные волосы, кривая улыбка. – На этом рисунке ты, милая.
Колин. До
Только на Кеннеди-Драйв я соображаю включить печку. Где-то в Висконсине включаю радио. Из задних динамиков доносится рев. Девушка продолжает смотреть в окно не говоря ни слова. Я почти уверен, что пара фар светила в заднее стекло все время, что мы ехали по Девяностому шоссе, но где-то после Джейнсвилла, штат Висконсин, они исчезают.
Выезжаю на федеральную трассу. Дорога темная, кажется, она ведет в пустоту. Сворачиваю на заправку. Не видно ни одного служащего. Выключаю двигатель и выхожу, прихватив пистолет, чтобы залить полный бак.
Встаю так, чтобы видеть девушку, и не спускаю с нее глаз. Внезапно в салоне вспыхивает огонек света. Это же ее мобильный. Как я мог так сглупить? Резко открываю дверь, напугав ее до полусмерти, и пытаюсь выхватить аппарат.
– Дай мне телефон, – сдавленно произношу я, ругая себя, что не потрудился выбросить телефон по дороге.
Ее лицо освещают фонари на заправочной станции, и мне не надо приглядываться, чтобы понять, как ужасно она выглядит. Волосы превратились в копну грязной соломы.
– Зачем? – спрашивает она, но я знаю, что она вовсе не так глупа, чтобы не понимать.
– Отдай мне телефон.
– Зачем?
– Дай, говорю.
– У меня его нет, – осмеливается соврать она.
– Дай мне свой чертов телефон! – рычу я, протягиваю руку и нахожу аппарат под блузкой.
Она кричит, чтобы я не прикасался к ней. Смотрю на экран. Она смогла открыть список контактов, но не успела набрать номер. Выключаю телефон и швыряю в мусорный бак. Даже если копы уловили сигнал, больше они не смогут за нами следить.
Открываю багажник и нахожу кусок веревки, удлинитель и еще какой-то шнурок. Связываю ей руки так туго, что она плачет от боли.
– Еще раз попытаешься что-то подобное сделать – и я убью тебя.
Со всей силы хлопнув дверцей, сажусь на свое место и завожу мотор.
Совершенно очевидно, что, не дождавшись меня и девушки, Далмар отправит своих людей на поиски. Сейчас они наверняка обыскивают мою квартиру. Нас обоих ждут большие проблемы, но я ни при каких условиях не могу вернуться. Если девчонка настолько глупа, что попытается сбежать, придется ее убить. Постараюсь, чтобы этого не произошло. Прежде чем они ее убьют, она расскажет, где меня искать. Лучше я прикончу ее сам. Дело не новое.
Машина несется сквозь ночь. Она на несколько секунд закрывает глаза и, вскрикнув, распахивает их, чтобы убедиться, что это не сон. Все происходит на самом деле: существую и я, и грязная машина с порванными дерматиновыми сиденьями, треск динамиков, бесконечные поля за окном и черное небо. Пистолет по-прежнему лежит у меня на коленях – я уверен, она не попытается его схватить, – мои руки сжимают руль. Теперь я могу сбросить скорость, уже ясно, что за нами никто не гонится.
Она и раньше спрашивала, зачем я это делаю. Сейчас голос ее дрожит сильнее.
– Почему ты так поступаешь со мной? – повторяет она.
Мы где-то около Мэдисона. До этого она молчала, слушая заунывные рассуждения о первородном грехе священника, выделяющего интонацией каждое третье-четвертое слово. И вот звучит ее внезапный вопрос:
– Почему ты так поступаешь со мной?
Она заставляет меня вернуться в реальность, но реакция моя далека от ожидаемой. Это ее «со мной» выводит меня из себя. Думает, что все дело в ней. Она совершенно ни при чем. К ней мой поступок не имеет никакого отношения. Она пешка, марионетка, жертвенный агнец.
– Не волнуйся, – отвечаю я.
Ответ ее, конечно, не устраивает.
– Ты даже меня не знаешь. – Тон ее звучит высокомерно.
– Знаю. – Бросаю на нее быстрый взгляд. В машине темно, мне удается разглядеть лишь очертания профиля.
– Что плохого я тебе сделала? Что вообще я тебе могла сделать? – В голосе слышится мольба.
Ничего она мне не сделала. Уж мне-то известно. Да и ей тоже. Все же я приказываю ей замолчать.
– Хватит, – отрезаю я и повторяю, когда понимаю, что она не намерена подчиниться. – Заткнись. Закрой рот! – уже кричу я, поднимая пистолет.
Торможу и сворачиваю на обочину. Когда я выхожу из машины, она уже кричит, умоляет не трогать ее. Нахожу в багажнике рулон липкой ленты и отрываю зубами кусок. Ночная тишина нарушается лишь звуком изредка проносящихся мимо автомобилей.
– Что ты хочешь сделать? – ошарашенно спрашивает она, глядя, как я открываю дверь с ее стороны. Она сопротивляется, что заставляет меня вновь взяться за пистолет. Пока она не сделала того, что всерьез выведет меня из себя, заклеиваю ей рот лентой и произношу:
– Я же просил тебя заткнуться по-хорошему.
Теперь она молчит.
Возвращаюсь на место и выезжаю на трассу, сосредоточенно глядя перед собой. Под колесами шуршит гравий.
Через сотню миль она пытается объяснить мне, что хочет в туалет.
– Что? – поворачиваюсь к ней и берусь за пистолет.
Близится рассвет. Она ерзает на сиденье. В глазах немая мольба и нетерпение. Срываю липкую ленту, и она тихо стонет. Да, ей больно. Ей чертовски больно.
Отлично. Я научу ее молчать и слушаться, когда велю заткнуться.
– Мне нужно в туалет, – испуганно бормочет она.
Мы сворачиваем к стоянке для грузовиков где-то недалеко от О-Клэр. Над фермами на востоке поднимается солнечный диск. Вдоль дороги пасутся коровы голштинской породы. День будет солнечным, но все же чертовски холодно. Октябрь. Деревья меняются на глазах.
На стоянке я медлю, раздумывая. Машин почти нет, замечаю лишь старый проржавевший универсал с наклейками на политические темы и примотанным липкой лентой бампером. Все же сердце начинает биться сильнее. На всякий случай кладу пистолет в задний карман штанов. Не могу сказать, что не думал ни о чем подобном раньше, я просчитывал многие варианты. Но, если бы все пошло по плану, девчонка была бы сейчас у Далмара. Надо постараться забыть о том, что я сделал. Заранее я ничего такого не планировал. Если все получится, то первое, что нам понадобится, – это деньги. У меня есть с собой немного, но надолго их не хватит. Перед тем как уйти из квартиры, я вытащил все из ее кошелька. Кредитки отпадают. Достаю из бардачка нож.
