Я был другим мужчиной.
Провожу рукой по ее волосам, по плечу. Пальцы стараются запомнить форму ее спины. Такого взгляда я не замечал раньше ни у нее, ни у другой женщины. В нем доверие. Уважение. Желание. Я стараюсь сохранить в памяти каждую ее веснушку, каждую черточку лица. Изучаю форму ее ушей и прикасаюсь кончиками пальцев к губам.
Она берет меня за руку и тянет в спальню.
– Ты не должна, – говорю ей я. Видит бог, она больше не моя пленница, но я мечтаю только о том, чтобы она всегда была рядом.
В дверях мы останавливаемся. Она тянется и находит мои губы. Я беру ее голову в свои ладони, а она поднимает руки и обхватывает меня за шею. Она не хочет меня отпускать.
Мы стали по-другому прикасаться друг к другу. Между нами возник контакт, тот, которого мы старались избегать. Наши тела соприкасаются, ее пальцы треплют мои волосы. Осмелев, я опускаю руки ниже ее спины. Мы ложимся в одну кровать.
Наши руки помнят то, что не могут запомнить глаза. Впадины и выпуклости, шершавые островки на гладкой коже.
Наши отношения нельзя назвать легкомысленными. Мы далеки от флирта. Мы выше этого. Мы не вспоминаем о прошлом, не пытаемся заставить кого-то ревновать. Не придумываем друг другу ласковых прозвищ. Не произносим слово «любовь».
Мы просто стараемся убить время. Мы разговариваем. Вспоминаем сумасшедшую жизнь большого города. Бездомных, толкающих перед собой тележки со всяким хламом. Расхаживающих по улицам проповедников. Голубей.
Она спрашивает, какой мой любимый цвет. Говорю, что не знаю. Она спрашивает о любимом блюде. Зачерпываю ложкой еду из миски:
– Все, кроме этого.
Ей интересно, что бы с ней произошло, если бы мы не приехали в этот дом. Если бы я передал ее Далмару и получил свои деньги.
– Не знаю, – признаюсь я.
– Меня бы уже убили?
Мы познаем незнакомые ранее вещи. Если прижаться друг к другу, то будет теплее. Спагетти и печеные бобы можно смешивать. Старое продавленное кресло способно выдержать двоих.
Мы вместе что-то едим. Не помню что. Мы едим, чтобы утолить голод. У нас нет завтрака, обеда и ужина. Еда каждый раз одинаковая и отвратительная на вкус.
Она не сводит с меня своих удивительных глаз. Она требует ответа. Повторяю опять:
– Не знаю я.
Представляю, как бы ее тащили из машины в машину. Глаза завязаны, светлые волосы разметались. Я даже слышу ее крик.
Отодвигаю миску. Аппетит пропал. Она тянется к миске, говорит, что сегодня помоет посуду, но я перехватываю ее руку:
– Оставь.
Мы садимся у окна и смотрим на луну – серебряный осколок в небе. Наплывают облака, и иногда мы видим ее, иногда нет.
– Посмотри на звезды, – говорит она.
Она помнит названия всех созвездий. Овен. Печь. Персей. Говорит, что всегда любила летать на самолетах – тогда звезды ближе.
Порой она кажется отстраненной, пребывает не здесь, хотя мы находимся в одной комнате.
Она учит меня считать до ста по-испански. А я показываю, как танцевать фокстрот. Когда озеро покрывается толстым льдом, мы ловим рыбу. Стараюсь не сидеть с удочкой долго. Она не любит за мной наблюдать. Она прогуливается по затянутому льдом озеру – будто Моисей, заставила воды расступиться на время специально для нее. Ей нравится только что выпавший снег. Иногда мы видим следы животных. Бывает, кто-то пробегает мимо в отдалении. Когда ей становится холодно, она возвращается в дом. И мне становится грустно и одиноко.
Я беру пистолет, и мы уходим подальше в лес, туда, где никто не услышит звуки выстрелов.
Объясняю ей, что хочу научить ее стрелять. Протягиваю оружие двумя руками, словно прекрасное ювелирное украшение.
– Бери.
– Зачем?
– На всякий случай.
Хочу научить ее стрелять, чтобы она могла защититься в случае необходимости.
– Но есть ты.
– Меня может не оказаться рядом. – Заправляю прядь ее волос за ухо, но ветер опять освобождает ее. – Он не заряжен.
Она берет оружие за рукоятку. Пистолет тяжелый. Металл быстро охлаждается на морозе. Земля покрыта толстым слоем снега.
Перекладываю ее указательный палец на спусковой крючок, остальными заставляю плотно сжать рукоятку. Поднимаю ее левую руку, показываю, как взять оружие обеими руками. Так будет лучше. Ее руки холодные, как и мои. Однако теперь она позволяет мне прикасаться к себе, не дергается, как раньше.
Показываю ей основные части пистолета: курок, ствол, спусковой крючок. Достаю из кармана обойму и показываю, как ее вставлять. Говорю, что пистолеты бывают неавтоматические и самозарядные. Этот самозарядный. После выстрела патрон посылается в патронник. Остается только нажать на спусковой крючок.
Прошу ее запомнить, что пистолет никогда нельзя наводить на того, кого не хочешь убить.
– Познал это на своем горьком опыте, когда мне было семь, – говорю я. – Может, восемь. У отца моего друга был пистолет. Приятель любил этим хвастаться по любому поводу. Я говорил, что он врун. Однажды он решил мне доказать. После школы мы пришли к нему домой. Его отец хранил оружие в ящике, тот не был заперт, а пистолет заряжен. Мы стали играть в полицейского и вора. Полицейским был мой друг, но пистолет был почему-то у меня. Он выкрикнул: «Руки вверх», я повернулся и от неожиданности нажал на спуск.
Мы замолкаем, оба вспомнив, как я приставлял пистолет к ее голове. Мне горько вспоминать об этом. И стыдно. Уверен, она понимает это по моим глазам. Неожиданно слышу свой голос:
– Я бы не смог убить тебя. – И сжимаю ее руку.
– Но мог, – говорит она. Это правда, и мы оба это знаем.
– Верно, – вздыхаю я. Я не привык извиняться, но уверен, что мои чувства написаны на лице.
– Какая теперь разница.
Я молчу, обнимаю ее сзади и поддерживаю ее руки. Мы целимся в ближайшее дерево. Чуть раздвигаю ее ноги, чтобы показать, как занять удобную позицию, затем мы взводим курок и вместе нажимаем на спусковой крючок.
Звук оглушает обоих. Отдача чуть не сбивает ее с ног. От ствола дерева отрывается кусок коры.
– Если бы тогда у меня появилась возможность, я бы тоже тебя убила.
Так разрешаются напряженные отношения первых дней. Так мы мстим себе и друг другу за сказанное тогда, за наши страшные мысли и желания. Таким образом мы избавляемся от осадка ненависти, очищаемся от злобы, охватывающей нас в первые недели проживания в этих чертовых стенах, которые впоследствии становятся нашим домом.
– И что стало с твоим другом? – спрашивает она. Киваю на пистолет, давая понять, что на этот раз она может выстрелить самостоятельно.
– К счастью, в детстве я не умел ненавидеть. Пуля лишь задела плечо. Царапина.
