Доктор Родос дает Мии транквилизатор, который мгновенно валит ее с ног. Приходится на руках нести ее в их с Евой номер. Мы же устраиваемся в соседней комнате, выполняющей роль гостиной, чтобы все обсудить.
Ева сама не своя. Она страшно нервничает и постоянно твердит, что все задуманное было ошибкой. Она близка к тому, чтобы обвинить меня, но в последнее мгновение все же останавливается.
– Рано или поздно Мия бы все вспомнила, – рассуждает она вслух.
Невозможно понять, действительно ли она так думает или пытается меня оправдать.
Позже я вернусь к этому разговору и напомню ей, что Колин Тэтчер не сам организовал похищение, его наняли. Возможно, эти люди по-прежнему следят за Мией, поджидая удобного момента. Наверняка ее дочь все знает. Колин рассказал ей, кто за этим стоит.
Ева прислоняется головой к стене, оклеенной обоями в пастельных тонах. Я перевожу взгляд на врача, она уже переоделась в спортивные брюки и тряпичные тапочки. Волосы убраны в строгий пучок. Невольно отмечаю, что такая прическа открывает непропорционально высокий лоб.
– Это называется стокгольмский синдром, – сообщает доктор Родос, усаживаясь удобнее и скрестив руки на груди. – Жертва испытывает чувства к похитителю. Она настолько привязывается к нему, что после поимки защищает его, воспринимает полицейских, которые ее освобождают, как угрозу для себя. Это происходит довольно часто и повсеместно. Вспомните о случае домашнего насилия, инцесте, избиении детей. Я уверена, детектив, вы нередко с этим сталкивались. Например, женщина вызывает полицию, потому что ее избил муж, а потом, когда они приезжают, умоляет не забирать мужа в участок. Но существует ряд условий, которые способствуют развитию стокгольмского синдрома. Мия должна была чувствовать исходящую от мужчины угрозу, что, как мы знаем, имело место. Ей необходимо было ощущать себя бессильной что-либо изменить. Это само собой разумеется. И наконец, мистер Тэтчер должен был проявить к Мии некоторую гуманность. Хотя бы в самой малой степени.
– Например, не дать умереть с голоду, – предполагаю я.
– Именно.
– Купить одежду, найти кров, – продолжаю я.
Теперь мне многое становится ясно.
Мне, но не Еве. Она дожидается, пока доктор Родос поднимается с места и уходит в номер, и поворачивается ко мне.
– Она его любила, – шепчет Ева тоном всезнающей матери.
– Ева, я думаю…
– Она его любила.
Я никогда не видел, чтобы Ева о чем-то говорила с такой уверенностью. Она подходит к двери и смотрит на спящую Мию. Так мать смотрит на новорожденного ребенка.
Ева проводит ночь рядом с дочерью. Мне отведена такая же двуспальная кровать в соседнем номере. Она умоляла меня не уходить. Накрываясь одеялом, я думаю о том, что мне нечего было ей сказать. Я ничего не смыслю в таких тонких вещах, как любовь.
В ту ночь ни я, ни Ева не смыкаем глаз.
– Я не убивал его, – говорю ей утром.
Впрочем, какое это имеет значение. Ведь это сделали за меня.
Ева. После
Все время в пути Мия отрешенно смотрит в окно, прижавшись лбом к холодному стеклу. Она ни на что не реагирует, не обращает внимания, когда я пытаюсь с ней заговорить. Иногда я слышу, как она плачет, вижу, как слезы капают с лица на руки.
Пытаюсь ее утешить, но она меня отталкивает.
Однажды я была влюблена. Так давно, что почти и не помню. Я была в восторге от красавца, с которым познакомилась в пабе, он заставлял меня почувствовать себя парящей над землей. Все это давно в прошлом. Между нами лишь разделяющее нас пространство, приносящие боль чувства и оскорбительные слова. Его не забрала у меня жизнь. Я сама отдалилась настолько, что уже не вижу этого молодого лица с обворожительной улыбкой. И все же мне больно.
Доктор Родос прощается с нами в аэропорту, назначив встречу с Мией на следующее утро. Мы решили, что число сеансов необходимо увеличить до двух в неделю. Острое нервное расстройство – одно дело, а горе – совсем другое.
– Человеку трудно справиться со всем одному, – говорит она мне, и мы обе смотрим на Мию, прижимающую руки к животу. Этот ребенок ей больше не в тягость. Он стал единственной ниточкой, связывающей ее с прошлым, и она обязана ее удержать.
Я думаю, что было бы с Мией, сделай она аборт. Это стало бы последним толчком к пропасти.
Мы ищем машину Гейба на переполненной стоянке. Он предложил отвезти нас домой, и теперь один несет все сумки, отказавшись позволить мне помочь. Мия идет впереди так быстро, что нам с трудом удается не отставать. Причина мне ясна – она не хочет видеть смущенное выражение моего лица и смотреть в глаза человеку, убившему, по ее мнению, любимого.
Всю дорогу она молчит.
Гейб спрашивает, не голодна ли она, но Мия не отвечает.
Я в свою очередь интересуюсь, не холодно ли ей, но и мой вопрос она оставляет без ответа.
Машин немного. Холодный воскресный день приятнее провести в постели. Чуть слышно работает радио. Мия ложится на заднем сиденье и засыпает. Я смотрю на некрасиво разметавшиеся волосы, чуть обветренные, порозовевшие от мороза щеки. Веки ее дрожат. Она спит, но разум заставляет прокручивать в голове сцены из прошлого. А я никак не могу понять, как такой человек, как Мия, могла влюбиться в такого, как Колин Тэтчер.
Я невольно перевожу взгляд на сидящего рядом мужчину. Мужчину до смешного не похожего на Джеймса Деннета.
– Я ухожу от него, – произношу я, не отрывая взгляд от дороги.
Гейб молчит и кладет руку на мою ладонь. Этим жестом он сказал все, что мог.
Машина подъезжает к дому, и мы выходим. Гейб предлагает подняться с нами и помочь, но я отказываюсь, говорю, что справимся сами.
Мия хлопает дверцей и сразу же направляется к подъезду, даже не взглянув на меня. Мы молча провожаем ее глазами. Гейб говорит, что заедет утром, у него есть кое-что для Мии.
Когда дочь исчезает из вида, он наклоняется и целует меня, не обращая внимания на снующих мимо людей, проезжающие автомобили и глазеющих по сторонам водителей стоящих у обочины такси. Я останавливаю его, положив руки на грудь.
– Я не могу, – произношу я.
Эти слова ранят меня больше, чем Гейба. Он несколько секунд внимательно смотрит на меня, а потом кивает. Дело вовсе не в нем. Мне уже давно пора разобраться в жизненных приоритетах и расставить все по своим местам. В моей жизни так давно не было порядка.
* * *
Мия рассказывает мне, что слышит звон разбившегося стекла. Видит, как он с трудом пытается вздохнуть, потом вытягивает руку и начинает падать. Она смотрит на кровь и ничего не может.
Я просыпаюсь среди ночи от крика. Когда вбегаю в комнату, Мия уже сидит на полу, склонившись к тому, кого здесь нет, и тихо шепчет его имя.
