– Что ты здесь делаешь? Ночь сейчас наступит.
– Я… это… попрошайничаю, – ответила та дрожащим голосом.
– Скрестив руки на груди? Тогда тебе лучше протянуть хотя бы одну.
– Я еще не умею этого делать, я вообще здесь в первый раз…
Наконец она подняла глаза на него. Ардуин смог разглядеть блестящие полоски от слез на худых впалых щеках. Сам толком не понимая, что побудило его это сделать, он присел рядом с нею. Для него это было более чем странным поступком, так как чаще всего нищие не вызывали у него ничего, кроме раздражения.
– Рассказывай.
– Что?
– Что тебя привело сюда.
– Я не разговариваю с незнакомыми, – возмутилась странная нищенка.
– Если ты хочешь собрать хотя бы несколько монет, тебе нужно научиться хныкать, улыбаться, благодарить, – заметил Ардуин, которого все это начало забавлять. – Ну же, рассказывай.
Сидони пересказала свою короткую жизнь таким невыразительным голосом, что Ардуин был совершенно уверен, что она не лжет. И потом, вся эта история была настолько обыкновенной, что девчушка и сама ей не удивлялась. Ардуин даже был вынужден подсказывать ей слова, которые все время ускользали от нее. Когда Сидони родилась, ее матери было всего четырнадцать, и она даже не знала, кто ее обрюхатил. Будучи хорошенькой девушкой, обожающей сиюминутные и простые удовольствия, она переходила из постели в постель, из таверны в таверну, выручая по несколько су, которые позволяли ей как-то перебиваться, живя в жалкой лачуге. По крайней мере, пока она еще сохраняла ясность рассудка, чтобы возвращаться туда. Сидони вносила свою лепту в их нищенское хозяйство, промышляя мелкими кражами то тут, то там.
– Я брала только еду и ничего другого, к тому же я никогда не крала у бедных! – подчеркнула она, особенно настаивая на своей порядочности, своего рода чести нищего.
Так продолжалось до тех пор, пока три недели назад ее мать не нашли утонувшей в ручье, протекавшем неподалеку от развалин, в которых они обитали. На виске мертвой виднелся след от сильного удара. Может быть, кто-то ударил ее и столкнул в реку? А может быть, дело в том, что она была постоянно пьяной и нетвердо стояла на ногах? Может быть, она ступила на скользкий обрыв, ударившись и потеряв сознание, захлебнулась? Никто не знал, что произошло на самом деле, и все только смеялись над нею. Так как Сидони не могла оплатить ни гроб, ни заупокойную службу, для ее матери только и оставалось, что погребение в общей могиле – обычная участь всех, у кого ни гроша за душой.
Странное дело, не испытывая особенной любви к женщине, у которой пьянки чередовались с утренними страданиями, переходившей от одного мужчины к другому, Сидони решила, что подобный конец будет уж слишком большой несправедливостью. Она выкопала могилу в нескольких туазах от их убогой хижины и ночью похоронила свою мать.
– Я молилась, а еще смочила полотенце святой водой и обернула вокруг ее шеи, чтобы Господь смог ее узнать. Я не знаю латыни, но, думаю, Богу это безразлично.
Несколькими днями позже явился фермер, которому принадлежала эта земля. Он потрясал какой-то бумагой, из которой Сидони ровным счетом ничего не поняла, ведь она не умела читать. Он внимательно разглядывал девушку – не особенно симпатичную, худую и широкую в кости, еще менее привлекательную, чем ее мать, прелестями которой он пользовался время от времени в обмен на скаредное «гостеприимство». Эта же не воодушевляла даже на такие развлечения. Он дал ей время, чтобы собрать манатки и покинуть это место. В самом деле, лачуга была построена на его земле и также принадлежала ему. Если б Сидони начала с ним заигрывать, он поступил бы с ней по-другому и, возможно, даже разрешил бы ей остаться, пока не пресытится ею. Впрочем, ей это тоже было прекрасно известно.
Заканчивая свою историю, Сидони так и стояла, не выказывая никакого страха, устремив взгляд куда-то вдаль. Она не ждала никаких замечаний, никаких слов утешения от этого воспитанного, роскошно одетого человека, сидящего рядом с ней. Она просто удивлялась, что он с нею разговаривает.
Ардуин не знал, откуда взялись слова, которые как будто сами собой вылетели из его рта:
– Ты хорошая работница? Я могу быть уверен, что ты не будешь воровать в доме?
– Я брала только еду, – сухо повторила она. – Что же касается работы, то я прачка с шести лет – по крайней мере, когда мне случается подработать.
– Хорошо. Следуй за мною. Думаю, для тебя найдется кое-какая работа.
– А мне, мессир, а мне? – принялся канючить нищий, которого он оттолкнул перед тем, как заговорить с девушкой. – Посмотрите… мои бедные руки, мои пальцы… ужасная болезнь поразила меня в Святой земле, где я защищал Гроб Господень…
Мужчина со смышленым и расчетливым взглядом протянул к нему руки, задирая рукава. Его кожа была сплошь покрыта гнойными волдырями.
– Поработать хочешь? – иронично осведомился Ардуин.
– О, мессир, мне этого хотелось бы больше всего на свете… но эта ужасная болезнь, которая меня поразила, когда я сражался во славу нашего Спасителя… у меня слабость во всем теле… Я чувствую себя слабее древней старухи…
– А еще ты бездельник и соня! Что же касается твоей кожной болезни, то перестань натирать руки соком ангелика
[80]
или волчьего лыка
[81]
, и она сразу пройдет. Дай мне пройти, любезный, ты приводишь меня в бешенство. И не дай Бог я увижу, как ты тянешь свои лапы к моему кошельку! Думал, кругом одни простофили?
Бросив на него злобный взгляд, нищий поспешно отошел в сторону.
* * *
Бернадина, которая сначала охотно взялась обучать Сидони тонкостям домашней работы, в конце концов начала с раздражением повторять, что ее новая помощница просто спит на ходу. Впрочем, юная девушка не чуралась никакой работы, но ее лицо, лишенное всякого выражения, взгляд, который оставался пустым, даже когда к ней обращались, производили впечатление, что она не слушает или насмехается над собеседником.
По правде говоря, месяцем позже Ардуин Венель-младший и сам не знал, что и подумать. То ли девушка действительно была слабоумной, то ли скрывалась в своем мире, населенном отвратительными призраками прошлого.
В кухне он застал высокую непривлекательную девицу, стоящую перед длинным столом. С неподвижным лицом она ощупывала пакет, принесенный посланцем мессира де Тизана. Даже не повернув головы, девица объявила сквозь зубы:
– Это важно. То, что там внутри, для тебя очень важно.
