– Лафуа тебе щедро заплатил, чтобы ты показал под присягой, что Эванжелина пришла к тебе за этим импровизированным оружием.
– Хм… – согласился фермер, которому явно было не по себе, – так это же она укокошила Мюриетту Лафуа! Да она была вся в кровище, с ног до головы, что твой мясник, – поспешно добавил он.
– И для тебя удобнее всего этому верить, – одернул его Ардуин. – В противном случае ты будешь вынужден признать, что отправил невинного человека на пытку и медленную мучительную смерть из-за каких-то паршивых монет. Мерзкое пятно на твоей душе.
– Но это же она, клянусь вам! – упрямо повторил Фортен.
– Твоя клятва так же правдива, как твое свидетельство? Что ты можешь мне сказать об Элуа Талоне, бывшем солдате, который стал чернорабочим, а затем колбасником? Он клятвенно утверждал, что в день убийства сопровождал хозяина в поездке по его владениям и целый день никуда от него не отлучался. Он сказал правду?
– Слушайте… Ох… я, конечно, немного соврал из-за денег. Но Эванжелина укокошила хозяйку, я не отступлюсь от своих слов. Я и так был жестоко наказан за свою ложь – моя жена умерла в родах…
– Получается, это она заплатила за твой проступок? А ты тут наслаждаешься жизнью, брюхо вон какое отрастил, глаза себе залил с утра пораньше… Ты себе быстренько сыщешь супругу, которая сумеет утешить вдовца, – иронично произнес Ардуин. – Только поспеши, пока твоя Бландина не прикончила мальчишку. Хотя, если придерживаться твоей логики, это тоже станет возмещением долгов твоей души? Давай-ка соберись, время не ждет.
– Я ни в чем не виноват, только в одной маленькой лжи, которая и не изменила-то ничего. Клянусь вам, что это был мой топорик, который нашли в зарослях шалфея, весь покрытый засохшей кровью!
– И все-таки вернемся к Элуа Талону, – настаивал мэтр Правосудие. – Он тоже виновен в некотором искажении истины?
– Нет, не мог он это сделать, он слишком набожен для такого. Он же поклялся, положив руку на Евангелие… Если только наш хозяин его не обманул.
– Это как?
– Что же… Земли Лафуа, они ведь большие. Я потом часто об этом думал. Проверка движется очень быстро, каждый направляется в какую-то сторону, а затем все снова встречаются. Но Элуа вовсе не думал о плохом, он вообще размазня. Это я так, предполагаю… Вот нарочно он не солгал бы, это точно, в этом я уверен.
Фермер полностью подтвердил слова Адель Бобетт, но Ардуин Венель-младший был уверен, что он еще что-то скрывает.
– Фортен, я умею читать в душах людей и вижу, когда они мучаются. Правду! Всю и прямо сейчас.
Быстрым, как молния, движением он вытащил свой кинжал из ножен, висящих на поясе, и без всяких церемоний упер его в двойной подбородок собеседника, который поспешно сделал шаг назад.
– Живо!
– Мадлен… Это с нею надо говорить… но имейте в виду, я вам ничего не сказал. Я поклялся головой своей жены, что ничего никому не скажу. Я, конечно, нарушаю слово, но раз она уже скончалась, так я ничем особенно и не рискую.
– Поклялся обо всем молчать?
Альфонс Фортен пристально посмотрел на него и затряс головой в знак согласия.
– Кто эта Мадлен?
– Мадлен Фроментен. Одна из служанок, которая осталась с хозяином.
Ардуин вспомнил. Это была одна из служанок, свидетельство которой ограничилось коротким заявлением: в доме все было как всегда, за исключением убийства, совершенного каким-то бродягой.
– Она в Ножане, да?
Новый утвердительный кивок.
– А почему именно Мадлен? – настаивал Ардуин.
– Я ничего больше не знаю, – буркнул фермер с самым упрямым выражением лица.
Ардуин Венель-младший знал, что это тоже ложь, но больше он ничего не смог добиться.
* * *
Палач уже подошел к Фрингану, когда снова раздался голос Фортена:
– Это, знаете ли, такая девушка… Вы уж с ней понежнее. У нее… есть внебрачный ребенок, он в деревне… Гарен Лафуа ничего не знает. Она не хотела этих денег, лишь бы сказать правду, но ведь несколько денье значили очень много для нее и ее сына.
Венель-младший резко остановился и сделал несколько шагов назад к фермеру.
– А каким образом тебе это все стало известно?
Мягкая улыбка показалась на губах у низкорослого мужчины, когда он смущенно произнес:
– А я воровал у Лафуа для нее.
Внезапно выпрямившись и бросив на Ардуина злобный взгляд, он заявил, грозно тыча в него пальцем:
– Но учтите, здесь не было ничего такого! Она не из тех, кому можно лазить под юбку. Никто, достойный называться человеком, так не поступил бы. Она пострадала от одного из тех негодяев, которые берут женщину силой и бьют ее, если та упрямится. Да ничего я особенного у них и не брал: несколько поленьев здесь, немного яиц и овощей там, чтобы она могла заплатить за содержание своего малыша… Матушка Мюриетта, она, знаете ли, была скупердяйкой. Скверная женщина, я об этом уже говорил. Да она бы эти яйца лучше свиньям скормила, чем позволила бы кому-то отдать. После того, как произошло это… преступление, Мадлен попросила у меня совета, и я ей сказал держать рот на замке.
– Это не она ли в тот ужасный день отправилась с другими служанками стирать белье?
– Нет, но я вам ничего не говорил.
* * *
Ардуин Венель-младший подумал, что поступил очень проницательно, оставив за собою еще на одну ночь комнату у матушки Крольчихи. Он возвращался в Ножан-ле-Ротру. Собаку, у которой еще не было имени и которая виляла хвостом при виде своего нового хозяина, он с удобством устроил во внутреннем дворе, надеясь, что она не сожрет обитателей курятника.
20
Окрестности Ножан-ле-Ротру,
октябрь 1305 года или чуть позже
Стоя на коленях у кровати своего пятилетнего сына Гийома, Маот де Вигонрен молилась. Она сжимала обеими руками его маленькую горячую ручку и время от времени поднимала глаза на влажное от пота ангельское личико. И отказывалась признавать, что нежные детские черты искажает агония.
Раздавшийся рядом легкий шелест одежды заставил ее повернуть голову. Агнес де Маленье, ее свояченица, стояла позади, молитвенно сложив руки. На лице ее застыло выражение полнейшей опустошенности.
– Пришел ли он в сознание, сестрица?
– Нет, дорогая Агнес. Но я уверена, что теперь он дышит гораздо легче. Ужасная диарея прекратилась, так же как и рвота.
Из сострадания к несчастной матери, которая старалась утешиться как могла, Агнес молча покачала головой. Только что ушел прославленный доктор Антуан Мешо, известный своими обширными знаниями и врачебным искусством. Избегая взгляда Агнес и баронессы-матери Беатрис де Вигонрен, он прошептал:
