Наперекор пережитым ночью ужасным кошмарам, Ардуин прекрасно чувствовал себя, он снова был свеж и бодр. Даже его разум вновь обрел привычные ясность и остроту.
И тем не менее он совершенно ясно ощущал, что непоправимая трещина прошла по его душе. Непреодолимая пропасть теперь разделяла его жизнь на «до» и «после». У него не было ни единой мысли относительно того, чем станет для него это «после».
Он должен был совершить разоблачение: убийство, не более и не менее. Из-за того, что это было именно убийство, изменилось все существование Ардуина; он теперь по-другому воспринимал живых существ, смерть и даже Господа Бога. Это убийство сделало все совершенно другим раз и навсегда. Убийство Мари де Сальвен.
Эта последняя мысль настолько сбила его с толку, что оставалось лишь недоуменно улыбаться. Его разум знал то, что ему самому было еще неведомо.
* * *
Он окликнул Бернадину, которая появилась почти сразу же. Скорее всего, она была все это время где-то рядом, ожидая его пробуждения.
– Я голоден, моя добрая Бернадина. Голоден как волк.
– Какая радостная новость! Сейчас я принесу все, чем можно набить себе живот.
Ардуин поглощал принесенную служанкой еду с таким аппетитом, которого не испытывал никогда в жизни. Бернадина не сводила с него заботливого взгляда. Благоразумная служанка не стала задавать никаких вопросов, понимая, что хозяин и сам еще толком не знает ответов ни на один из них.
За супом с миндальным молочком и размоченным хлебом последовало обильное блюдо из птицы
[53]
, поданное прямо на корочке
[54]
с овощным пюре. Ардуин с жадностью проглотил все это, заев свежим сыром, а затем набросился на сладкий фруктовый десерт
[55]
. Все эти лакомства он залил стаканом
[56]
тонкого дорогого вина и попросил Бернадину присоединиться к нему. Та налила себе вина с множеством предосторожностей, из страха как-нибудь повредить драгоценный стеклянный стакан, и уселась напротив него, довольная этим знаком привязанности и почтения.
– Отметим, – предложил он.
– Что же?
– Не знаю. Однако я уверен, что у меня есть что отметить.
Они осторожно поднесли свои стаканы друг к другу, а затем выпили в полном молчании. С предыдущей ночи Бернадина испытывала смутное волнение. Где потерялся рассудок ее хозяина? В каких разнесчастных краях? Вернулся ли он невредимым из своего путешествия, свидетелем которому она уже однажды была? Женщина была убеждена, что в своих кошмарных видениях ее покойный супруг сам поджаривался на медленном огне. Жиль так и не оправился после одной такой ночи. Он превратился в еле живую развалину, отказавшись разговаривать и все время воскрешая в памяти ужасные видения. Ночи напролет он задыхался, издавая жалобные стоны и обливаясь по́том. Это происходило всякий раз, пока ей не удавалось его разбудить. Без всяких видимых причин сильный мужчина потихоньку угас, подобно пламени свечи. Как будто вся жизнь высасывалась из него какой-то темной силой, которую Бернадина даже не знала как назвать.
– Ты такая молчаливая…
– Я жду вашей воли.
– Сомневаюсь, чтобы дело было в моей воле, доброй или злой. Это не имеет ровным счетом никакого значения.
– Что-то я вас совсем не понимаю, хозяин.
– А я и сам себя не понимаю. Я жду. Жду того, что должно внезапно произойти. Скажи, чтобы оседлали Фрингана. Мне нужно прогуляться, подышать свежим воздухом.
Женщина согласно кивнула в ответ. Страх будто обвивался вокруг ее сердца, скручиваясь тугими узлами.
* * *
Ардуин оседлал великолепного черного жеребца, своего верного товарища на протяжении многих лет. Жеребец вздрагивал, нервно поднимал голову, издавая пронзительное ржание и взмахивая гривой. Ардуин погладил его по шелковистой шее, ласково успокаивая. Слова, которые сами шли с его языка, явились верным отражением того, что сейчас происходило в самой глубине его существа.
– Я все тот же твой хозяин, мой прекрасный верный конь, просто я вдруг сам стал другим.
Благородное животное успокоилось. Совершенно бездумно Ардуин направился в сторону Мортаня. Он въехал в город чуть позже шести вечера и направился к дому, который занимал помощник бальи, когда у него были какие-нибудь дела в этом городе.
Слуга попросил его подождать, а затем провел к своему хозяину. Арно де Тизан был очень удивлен появлением палача. Его взгляд остановился на рукаве Ардуина, и помощник бальи ядовито заметил:
– Я не вижу вашей эмблемы.
– Это так. Вы не видите эмблемы, потому что вы не видите палача.
Заместителю бальи понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать свою причастность к происходящему. Лицо его приняло отстраненное строгое выражение.
– Ах нет? Так вам не нравится, что все девицы легкого поведения бегут от вас в страхе? Кровь, крики теперь вызывают у вас ужас? Нет, только не у вас, самой лучшей руки королевства!.. Ради Бога, избавьте меня от всех этих монашеских сентиментальностей. Вы не можете… изменить своему предназначению. Наконец, я… государство испытывает настоятельную необходимость в вашей службе.
После некоторого размышления Ардуин медленно произнес:
– Ужас? Вовсе нет, мессир. Пока Фринган нес меня на своей спине, я понял, что меня заставляет страдать нарушенное равновесие.
– Да вы что, с ума сошли? – вспылил помощник бальи. – Какое еще равновесие?!
Взгляд светло-серых глаз мэтра Правосудие Мортаня сделался беспощадным. Неожиданно губы его растянулись в легкой улыбке, и Ардуин произнес очень вежливым тоном:
– Мне нужна голова Жака де Фоссея. Я слышал, как он хвастался совершенным насилием. Я сам обезглавлю его, не спрашивая за это никакой платы. Я требую, чтобы честь мадам Мари де Сальвен была восстановлена публично, чтобы ее останки были вырыты и похоронены в освященной земле, как того заслуживает эта достойная женщина.
Арно де Тизан не привык, чтобы с ним говорили в подобном тоне. Однако он вытерпел эту наглость со стороны того, кто в его глазах был ничтожнее самого последнего слуги, – своего палача. Ну и ну! И этот человек держится с таким поразительным чувством собственного достоинства и с такой благородной суровостью…
