– Жлоба? Какая странная фамилия.
– Ты знаешь, Женя, Жлоба из хохлов-простолюдинов. Образования никакого! С ним все ясно. Но командарм Уборевич! Он-то – образован, опытен! Куда он смотрел, когда приказал Жлобе раскроить Донской корпус генерала Абрамова? Тот ударил, потеснил донцов и попал в капкан к самому Слащеву. А там корниловцы, дроздовцы, кубанцы, донцы с пулеметами, броневиками, бронепоездами, аэропланами. Голодные и злые. Они из красной конницы отбивную сделали…
– Так что, белые опять поднялись на юге? Господи, где там наш Петя? Жив ли?
– Да, это величайшая ошибка Врангеля, что он начал наступление в Северной Таврии. И это в тот момент, когда началась война с Польшей. Это же удар в спину Советской России. А другой-то России у нас нет. Как этого не понимает Врангель, при всей своей умудренности и таланте! Есть позиции, которых нельзя ни сдавать, ни переступать ни при каких обстоятельствах. И в наши дни эти позиции – Перекоп, Турецкий вал. Врангель не должен был бить тогда, когда ударили поляки! – почти вскричал Кирилл, хмелея.
– Ты сказал, голодные и злые? Почему голодные? – спросила Женя.
– Да потому, что пока Таврия не в состоянии нормально прокормить пятьдесят – шестьдесят тысяч здоровых и крепких молодых мужиков, которые, воюя, то есть подвергаясь постоянному риску быть убитыми или изувеченными, порой сутками двигаются, скачут, бегут, копают окопы, ставят проволочные заграждения, тащат и катят пулеметы и тяжелые орудия, цинки с патронами и ящики со снарядами, несут на себе винтовки, шашки, кинжалы, боеприпасы, снаряжение, потеют до кровавого пота, да вообще совершают невероятные нагрузки и потому хотят жрать, как волки. Лошади порой не выдерживают этого и падают замертво, а люди терпят и держатся. А Крым с его засушливыми почвами и обилием солнца пока не может дать такого количества пшеницы, картошки, сала, мяса, яиц, молока, и еще овса для лошадей, и прокормить такую ораву. Благо в Таврии, верно, хватает вина и виноградного самогона, чтобы хоть как-то приглушить голод, – отвечал Кирилл, кипятясь.
– Так Врангель из-за голода начал наступление? – вновь поинтересовалась жена.
– Этот генерал-барон имеет неплохих союзников в лице французов, румын и Петлюры. И при нормальном раскладе дел, при его дипломатических способностях, он может получить помощь от них через Константинополь, румынские порты и низовья Днестра. Уж хлебом, картошкой, салом, полбой, гречневой да гороховой кашей они накормят его армию и овсом ее лошадей первое время, – отвечал Кирилл, понемногу остывая.
– Но, может быть, у них безвыходное положение?
– Безвыходных положений не бывает. Да беда в том, что карты уже брошены и игра началась. А этого разгрома Жлобы в Северной Таврии и удара в спину, когда поляки наступают по всему Западному фронту, Советы и Красная армия Врангелю не простят.
* * *
Буденный вышел из Майкопа 3 апреля, разгромил и отбросил далеко за Днепр отряды Нестора Махно в Гуляйполе и уже 6 мая переправился через реку к северу от Екатеринослава. Появление 1-й Конной армии Семена Буденного (16,7 тыс. сабель, 48 орудий, 6 бронепоездов и 12 самолетов), ударившей по полякам с юго-востока, неожиданно переломило ход событий в пользу Красной армии на Юго-Западном фронте. Собрав в Умани в кулак все части своего соединения, уже 26 мая красный командарм стремительно атаковал Казатин и взял его. Не пропала даром для Буденного выучка Мамонтова, Шкуро, Улагая, Барбовича и других белых генералов. Несмотря на численное превосходство поляков, 5 июня командарм нащупал слабое место в польской обороне. Он неожиданно и стремительно прорвал фронт под Самогородком. Так, наступая на Бердичев и Житомир, он вышел в тыл полякам. 3-я польская армия Рыдз-Смиглы, опасаясь окружения, 10 июня оставила Киев и отошла в район Мазовии. Через два дня 1-я Конная армия ворвалась в древнюю столицу Руси, овладела ей и навеки положила конец господству поляков на ее священной земле.
* * *
Замкомвзвода Петр Усачев установил пять пулеметных гнезд на высоких кручах Днепровского правобережья. Приказал солдатам окопаться и замаскировать окопчики зелеными ветками ивняка и тополя. Сам осмотрелся, поднес к глазам бинокль, оглядел округу. Небывалым привольем, великолепием, величием веяло и дышало все здесь, осеняло и освящало душу, ум и сердце. Июльское солнце медленно плыло в бездонной синеве небес. Вольный ветер гулял по ковылям, дубравам и садам Правобережья, прибрежной лозе, камышам и осоке низкого левого берега великой, широкой и могучей реки, еще издревле названной славянами Данапром-Словутичем. Ветер доносил запахи разнотравья, спелой вишни, спеющих яблок и слив, запахи печных дымов и костров. Высоко в небе парили соколы, зорким глазом высматривая себе добычу. А над волнуемыми ветром водами реки кружили белые чайки и, ныряя, охотились на рыбу. Даже с высоты птичьего полета, на прибрежных высотах, слышен был плеск пенистых речных волн, накатывавшихся на светло-желтый речной песок. Где-то в версте ниже по течению кавалеристы Первой конной распрягали, поили и купали лошадей в Днепре. Ветром доносило ржание коней, смех и голоса людей. Тачанки стояли без лошадей, с дышлами и оглоблями, опущенными долу. Пулеметчики неторопливо разбирали и чистили пулеметы, заправляли ленты из новеньких цинков. Винтовки стояли в пирамидах. Дымили костры, над которыми висели котлы с нехитрой солдатской снедью. Все дышало миром, покоем, отдыхало после тяжелых переходов, стремительных, горячих боевых схваток.
«Не иначе, по-тихому и горилку там пьянствуют, чтоб комиссары не заметили», – подумал Петр.
С юга, оттуда, где в синей дымке Днепровской дали, в лучах солнца сияли блики золотых куполов и виднелись очертания высоких колоколен и зданий Киева, принесло разливы церковного перезвона.
«Обедню отслужили. Верно, в Лавре звонят», – подумал Петр.
С этими мыслями он снял фуражку с красной звездой и неброско перекрестился. Солдаты его взвода, кто постарше, также снимали фуражки и осеняли себя крестным знамением.
– Э-эх! Вот он, Киев – мать городов русских! Думал ли, что придется увидать его когда, – произнес Петр негромко.
– Почему мать? Киев-то мужеска рода. Знать – отец! – высказался усатый немолодой, опытный солдат, воевавший еще в германскую.
– Вообще-то ты прав, Петрович. Но так уж исстари повелось. Почему-то матерью нарекают, – отвечал Усачев.
Верстах в четырех западнее ударили орудия. Свист и вой снарядов пронесло над головами пулеметчиков. Два из них упали недалеко и взрывами порушили скат береговой кручи. Два других снаряда ударили далее по мелководью прибрежного плеса, подняв фонтаны мутной воды и песка. Кавалеристы, купавшие коней, засуетились и начали спешно седлать и запрягать.
– Э-э-э, это – пристрелка. Скоро начнется! Не желает лях отдавать Киев России, – негромко промолвил Усачев, разворачиваясь и обращая бинокль на запад.
– Так точно, товарищ комвзвод. Не хотит отдати. Дак мы яво и спрашивать не бум, – соглашаясь и кивая головой, подтвердил усатый.
* * *
Попытки малочисленных войск ком. Юго-Западного фронта Егорова помешать отступлению 3-й польской армии окончились неудачно, несмотря на стремительный успех Первой конной. Польские войска, перегруппировавшись, попытались перейти в контрнаступление. Войска генерала Леона Бербецкого нанесли удар по фронту 1-й Конной армии под Ровно 1 июля. Это наступление не было поддержано смежными польскими частями. Войска Бербецкого были отброшены русской конницей и обращены в бегство. Поляки предприняли еще несколько попыток захватить Ровно, однако 10 июля он окончательно перешел под контроль РККА.
