Рядом, опустив вихрастую, белокурую голову, в порванной рубахе стоял измазанный в гари и копоти юноша лет семнадцати-восемнадцати и угрюмо молчал.
– Ох, ироды! Ох, безбожники! Палят и грабят, без милости бьють усех подряд! – причитала женщина.
– Не рви душу, мать! Крепись! Бога благодари, что дети живы. А мы-то за вас постоим и отомстим, – громко молвил с коня Филипп.
– Да все вы кажен за собя, и межи собою воюете! А мы за вас ответ держим! – в исступлении орала баба.
– Ой ли?! Так ли? Нет, мать, мы за волю и землю против большевиков поднялися, – произнес казак. – А что ж сын твой без оружия? Как же он табя от энтих безбожников защитить могет?
– Дак яму осьмнадцатый год всего… – испуганно и в растерянности молвила женщина.
– У нас чуть не половина повстанческой армии из таких пособрана. А ты – осьмнадцатый год всего!
– Мал он ишо воевать-то! – отказывалась баба.
– Ну шо, хлопец, пойдешь с нами супротив большевиков? – вопросил казак, обращаясь к юноше.
– А и пойду с вами. А ты, матушка, не держи меня – упрямо произнес парень, подняв голову.
Филипп громко присвистнул и махнул рукой, подзывая к себе вестового. Теперь был он не просто казаком Филькой – рядовым Деникинской армии. За прошедший год война круто потерла и покрутила его. После поражения под Воронежем и Касторной всю осень и зиму он с казаками своего полка то отступал, то дрался за Новочеркасск и Ростов. После неудачного контрнаступления деникинцев и казаков на Маныче в январе, раненый в левую ногу, обмороженный Филипп выжил. Оставленный однополчанами на сеновале какого-то двора в небольшом хуторе, затерянном в Манычской степи, он отлежался и немного подлечился. Пожилые казаки – хозяин и хозяйка – выходили его, потом собрали в дорогу. Весенней ночью под Пасху Филипп пешком тронулся на Хопер, в родную станицу Урюпинскую. В середине мая добрался он домой. Советская власть еще не успела прочно пустить там свои корни. Продотряды красных грабили и опустошали богатые окрестные хутора. Здесь Филипп и узнал, что на Тамбовщине и в некоторых уездах соседней Саратовской губернии крестьяне поднялись против Советов и большевиков. Несмотря на плохо зажившую рану, пробрался он к повстанцам и вступил в их армию. В жестоких боях под Кирсановом на юго-востоке Тамбовской губернии повстанческая армия крепко дала по зубам большевистским карательным отрядам. Но, учитывая превосходство большевиков в артиллерии и пулеметах, повстанцы отступили к Аркадаку и к Балашову. В тех боях погиб их командир – казак Павел Ястребов. К тому времени Филипп Иванченко показал себя удалым и сметливым бойцом. Вот тогда казаки и крестьяне выбрали Филиппа своим атаманом – батькой.
– Послухай, Петро. Найдется винтовка да десяток патронов вот для энтого хлопца? – обратился Филипп к подъехавшему вестовому.
– Для энтого-т? Найдем, батя. Ишо и шашку ему дадим, – внимательно оглядев паренька и кивнув головой, молвил верховой.
– Могешь бить с винта, а и не? – обратился он к парню.
– Смогу. Невелика наука, – отвечал тот.
– Ну, так ступай за мной. Да за стремя держись, а то не поспеешь, – крикнул вестовой.
– Не ходи с ими, сынок. Не оставь матери и сестер! – вскричала женщина.
– Нет, матушка, не держи. Все одно уйду, – отвечал парень, схватив за стремя верхового.
– Пусти его, хозяйка! Он еще коня собе добудет и табя защитит! – крикнул батя-Филька, поворачивая коня от горевшего дома в сторону проселочной дороги. Тронув шпорами, он вытянул из-за ремня плеть-нагайку, поправил шашку и пустил коня рысью.
* * *
Москва по мере возможности помогла советской власти Тамбова войсками и оружием. Численность карательных войск Тамбовской губернии увеличивалась медленно, что объяснялось большими потерями со стороны красных, особенно пленными и дезертирами. Антонов не применял никаких репрессий к захваченным в плен рядовым красноармейцам, чем вызывал в рядах карателей сильное замешательство.
Спустя несколько недель новый командующий вооруженными силами Тамбовской губернии Редзько (коммунист, бывший гвардейский полковник) вынужден был сделать чрезвычайный доклад Губвоенсовету, в котором изложил реальную картину происходящего: «Мною установлена система строгой революционной кары, вплоть до расстрела. Все это, однако, не помогает, и некоторые части по-прежнему остаются настолько небоеспособными, что не в силах оказывать хотя бы малейшее сопротивление налетам банд и только снабжают последние оружием… Проводимая Антоновым система благожелательного отношения к захваченным в плен красноармейцам еще более ведет к упадку воинского духа частей».
В октябре 1920 года Ленин поручил Ф. Э. Дзержинскому, Э. М. Склянскому и В. С. Корневу подавить антисоветское, крестьянское движение на Тамбовщине, «ускорить разгром антоновщины». К 15 октября 1920 года за счет проведенной мобилизации местных резервов, приданных частей ВОХР и ЧОН численность войск, верных советской власти, удалось увеличить до 4447 человек при 22 пулеметах и 5 орудиях. Но бои в Северной Таврии и положение на польско-советском фронте держали вооруженные силы Республики в полном напряжении.
Тамбовские повстанцы тоже не дремали. 14 ноября 1920 года они решили реорганизовать свои силы и вновь объединить все их под единым командованием. Политическая программа восстания строилась на демократической основе под лозунгами свержения большевистской диктатуры, созыва Учредительного собрания, восстановления политических и экономических свобод. Восставшие организовали свою «зеленую» Объединенную партизанскую армию Тамбовского края.
* * *
Особой «славой» и террором против мирного гражданского населения в Белоруссии отличились части «атамана» Станислава Булак-Балаховича. Сначала они подчинялись польскому командованию, после же перемирия с Красной Армией, с середины октября, они стали действовать самостоятельно. Польский военный прокурор полковник Лисовский, расследовавший жалобы на действия балаховцев, так описывал деятельность «военнослужащих этой армии»: «Армия Балаховича представляет собой банду разбойников, которая переправляет награбленное золото. Чтобы занять какой-нибудь город, посылается армия, солдаты которой грабят и убивают. И лишь только после многочисленных погромов, два дня спустя, приезжает сам Балахович со своим штабом. После грабежа начинаются пьянки. …Что касается Балаховича, он позволяет грабить, иначе его солдаты отказались бы продвигаться вперед… каждый офицер, вступающий в армию Балаховича, обливает себя грязью, которую ничем нельзя смыть». Расследование, проведенное полковником Лисовским, в частности, установило, что только в городе Турове балаховцами было изнасиловано 70 еврейских девочек в возрасте от 12 до 15 лет.
Житель города Мозыря А. Найдич описывал события в Мозыре и в уезде после взятия города этими сподвижниками поляков осенью 1920 года: «В 5 часов вечера балаховцы вступили в город. Крестьянское население радостно встретило их, но евреи попрятались по квартирам. Сейчас же начался погром с массовыми изнасилованиями, избиениями, издевательствами и убийствами. Наиболее молодых и красивых девушек балаховцы насиловали и уводили с собой. Из их рук никто не вырвался и не возвратился назад. Офицеры участвовали в погроме наравне с солдатами. Незначительная часть русского населения грабила лавки, вскрытые балаховцами. Всю ночь по городу стояли душераздирающие крики…» В докладе комиссии по регистрации жертв набега Балаховича в Мозырском уезде говорилось: «Насилию подвергались девочки от 12 лет, женщины до 80 лет, женщины с 8-месячной беременностью… причем насилия совершались от 15 до 20 раз. Хотя образовавшейся местной комиссией для обследования и оказания помощи было обещано полное сохранение врачебной тайны, число обращающихся за помощью достигает около 300 женщин, большую часть которых составляют заболевшие венерическими болезнями или забеременевшие…»
