Татары подошли с напольной стороны и сразу поставили против Старых ворот, ближе к Неглинке, пятнадцать пороков. Однако первые снаряды, пущенные пороками, до воротной вежи не долетели. Враг пристреливался. В течение четырех дней завоеватели грабили окрестности и стягивали к Москве свою рать. Видно было, как они свозили с округи камни и варили в котлах над кострами зловонную зажигательную смесь. Вечером четвертого дня осады татарские ратники заставили русских полоняников подтащить пороки еще ближе к воротной веже у Неглинки и стали ограждать их тыном. Русские стрелы доставали до тыновой ограды только на излете. На пятый день утром тысячи стрел, десятки камней и огненных снарядов ударили по заборолам и бревенчатой кладке Старых ворот Московского Кремника. Тысячи татар, укрывшись щитами или выгнав впереди строя своих лучников пленных русичей, повели прицельную стрельбу. Князь Владимир Всеволодович в окружении ближних бояр и дружины был на стенах. Сотни москвичей, взявшихся за оружие, уже вступили в бой с татарам, пуская стрелы из луков и железные болты из самострелов. Многие гражане сбивали пламя пожаров с построек внутри града и пытались восстановить обвалы бревенчатой кладки Старых ворот. Как увидел и понял воевода Филипп Нянок, главный удар пороков был направлен с напольной стороны именно сюда. Но и москвичи метко били по прислуге камнеметов с верхов стены. У Великих ворот тоже шел бой, но поскольку подъем к воротам здесь был круче, камнеметов ворог там не поставил. Видно было, что татары несли большой урон. Особенно много побили их железными арбалетными болтами. Хитрый и умный воевода стянул к Старым воротам основные силы оборонявшихся — более полутора тысячи воев, укрывавшихся теперь щитами и легким тыном от стрел и камней, летевших через стену. Он знал, что татары попытаются сделать примет у ворот града и будут вышибать тараном воротные створы. Здесь должна была состояться решающая сеча. Через час верха воротной вежи были разбиты пороками, и татары пошли на приступ, гоня перед собой полоняников. Стрелы перестали лететь с боевых ходов града. Филипп Нянок, перекрестившись, призвал московских воев готовиться к решающему соступу с ворогом. Оборотясь к молодому князю Владимиру Всеволодовичу, попросил его укрыться в безопасном месте, а сам с Дмитроком Киевцем и другими боярами двинулся в сторону ворот, обнажив свой харалуг. Князь Владимир и несколько отроков с луками так и остались на верхах рубленой стены у заборол, не двигаясь с места.
Еще через полчаса татары, сотворив примет к воротной веже, под градом стрел вышибли тараном створы ворот. Под рукой Филиппа Нянка все московские вои — княжеская дружина, бояре со своими людьми, градский люд и смерды окрестных сел, вооруженные рогатинами и секирами ринулись в проем Старых ворот навстречу захватчикам. Русские лучники, собравшись на стене, без перерыва били по татарам, ринувшимся на приступ. Ожесточенная схватка, развернулась тогда за Московский Кремник. Татары пустили навесом над стеной тысячи стрел, и сотни москвичей нашли смерть тут же. Но в воротном проеме и у ворот многие татарские ратники были посажены на копья и рогатины, многие рассечены, побиты мечами, секирами, клевцами, кистенями, палицами княжеских, боярских воев и простых москвичей. Сеча за град длилась около часа. Силы москвичей таяли с каждой минутой. Смяв организованное сопротивление оборонявшихся, татары прорвались к храму святого Димитрия, а затем к Боровицкому холму и княжеским хоромам. Последние защитники Кремника еще дрались на верхах стен, у построек града и у храма, когда израненного воеводу Филиппа Нянка привели к Батыю, въехавшему в Кремник через разбитые врата. Царь, видя, что перед ним смелый, искусный и умный воин предложил покориться и служить ему. Но московский воевода назвал Батыя врагом правоверных христиан и тут же принял смерть от мечей нукеров монгольского царя. Встретив ожесточенное сопротивление москвичей, потеряв в схватке около двух тысяч человек, озверев от крови, татарские ратники не щадили уже никого. В неравной сече за Москву приняли смерть и все большие московские бояре — Дмитрок Киевец, Любим Турыга, Феодор Голутва. С ними легли их вои и княжеская дружина. В схватке погибло несколько тысяч простого, черного московского люда. Мстя за погибших сородичей, татары убивали даже стариков, женщин и детей. Отроки и слуги московского князя Владимира погибли все до единого, сам же он взят в полон. Богатая и цветущая Москва была разорена и разграблена. Монах-летописец — один из авторов Лаврентьевской летописи спустя какое-то время написал об этом так: «Тое же зимы взяша Москву татарове. И воеводу убиша Филипа Нянка за правоверную хрьсьянскую веру. А князя Володимера яша руками сына Юрьева. А люди избиша от старьца и до сущаго младенца. А град и церкви святыя огневи предаша, и манастыри вси и села пожгоша. И много именья вземше отидоша».
* * *
Весть о взятии Москвы застала великого князя Юрия Всеволодовича в момент отъезда из стольного Владимира. Он расцеловал сыновей, внучат и снох, обнял княгиню, и слезы потекли у обоих из глаз. Сердце подсказывало супругам, что пришла нелегкая година и что, скорее всего, уже не свидеться им на этом свете. Старший сын Всеволод, повидавший татар в сече под Коломной и чудом спасшийся от смерти, рассказывал о татарах страшное. Надеяться по его словам можно было лишь на то, что Владимир самый многолюдный и крупный город, защищенный несколькими линиями рвов, валов, рубленых стен и мощных воротных веж. Последняя надежда — каменный Детинец, поставленный на круче Клязьминской гряды. Князь Юрий оставлял в городе своих сыновей Всеволода и Мстислава с большей частью дружины. Вверял эту дружину опытному воеводе Петру Ослядюковичу. Здесь же собралось до семи тысяч гражан и смердов из окрестных сел, способных защищать град с оружием в руках. Казалось, что под такой надежной охраной можно было оставить жену, снох, детей и внуков. В сердце же таилась великая тревога.
Великий князь оставлял Владимир «в мале дружине». Воеводой над ней поставил боярина Жирослава Михайловича. Путь его лежал на Переславль-Залесский. По пути к его дружине должны были присовокупиться двенадцать копий суздальских бояр числом до восьмисот воев. Юрий Всеволодович практически оставлял Суздаль без опытных воев и воевод. Суздальский посадский люд, монашество и священство могли рассчитывать теперь только на свои силы. Извещал, что выступит Юрью в помощь со своим стягом и младший брат — князь Юрьево-Польской Святослав. Далее великий князь намеревался идти на Волгу — в Ростовскую и Ярославскую земли — к сыновцам: Васильку, Всеволоду и Владимиру. Те обещали прийти в помощь Юрию со своими полками. Но главная надежда у Юрия Всеволодовича была на брата Ярослава — князя Переславского. Одна беда, был тот далеко — на юге Руси. В грамотце, доставленной гонцом еще неделю назад, Ярослав сообщал, что выступил из Киева и спешно шел с полками на Любеч. Оттуда он намеревался пойти в обход Черниговской земли на Рогачев и Мстиславль — в Смоленскую землю, так как вести войска через земли враждебно настроенных черниговских князей было опасно. Снега на юге выпали обильные, и пути были труднопроходимы. Потому Ярослав сообщал, что торопится на помощь старшему брату, но идет в Залесскую землю по глубоким снегам с большим трудом.
* * *
Горислав прискакал в Козельск в конце января. Здесь уже все говорили о страшном разгроме соседней Рязанской земли. В городе царил переполох, так как из соседних градов Черниговской земли — Воротынска, Дедославля и Мценска пришли вести о разорении Пронска, Рязани и других рязанских городов. Люди рассказывали страшные вести о разгроме большого русского войска под Коломной, о разорении Коломны, о сече с татарами и гибели полка боярина Евпатия Коловрата. Успокаивало лишь одно, что татары двинулись на север к Москве. За время пути из Чернигова в Козельск Горислав почти не получал никаких известий и потому был встревожен дошедшими до него слухами. Князь Михаил, напуганный известиями о событиях, происходивших у восточных границ его владений, к тому времени уже перебрался со своим двором из Галича в Чернигов. Да и в Галицко-Волынской земле вновь утвердился с помощью угров и ляхов князь Даниил Романович.
