Через десять минут татрские стрелы стали потоками шеломить русичей. Те дружно отвечали. Крики боли, стоны, хрип, матерщина, ржание коней огласили окрестности. Еще через несколько минут татарская конная рать обрушилась всей своей тяжестью и силой на передовые русские полки. Юрий Всеволодович не помнил, как он бился копьем в окружении своих отроков, гридей и бояр. Не видел, как татарское копье сразило воеводу Жирослава, рассекши его бармицу у предплечья. Он начал приходить в себя лишь тогда, когда заметил, что ряды его малой дружины поредели и около него дралось пять или шесть конных владимирских воев. Оглядевшись, князь Юрий понял, что его пеший полк начал подаваться назад. Пятя и поворачивая коня одесную, князь следовал за пешцами. Ростовский полк Василька оставался ошую и впереди, не уступая татарам. Тем временем шум битвы сзади и одесную нарастал все сильнее. Всмотревшись туда, Юрий Всеволодович понял, что татары все же обошли русичей и ударили по полку князя Святослава из-за села. Вновь развернув коня передом к ворогу, князь увидел, что копье его обломилось. Отбросив древко, он вытянул харалуг и схватился с татарином, налетевшим на него. Стрелы уже не шеломили, как в начале сечи. Но вои, сойдясь вплотную, кружились, наносили удары, поднимали коней на дыбы, а белый снег покрывался то брызгами, то проталинами красной и чернеющей крови. Сотни людей и лошадей уже пали на истоптанный снег. Люди и кони, лежа и барахтаясь в снегу, в конвульсиях расставались с жизнью. Князь Юрий впервые видел так близко смертную сечу. Разум его мутился и отказывался верить тому, что видели очи. Его тошнило и трясло, хотя в груди кипела ненависть к ворогу. Татарин лихо рассек бармицу и сбил шелом с головы князя, но тут сам стал заваливаться куда-то в бок и повис на стременах. Это княжеский отрок ударом секиры в спину свалил ворога и спас своего господина. Но затем и верного отрока ударила в десную ланиту татарская стрела и тот, ойкнув, заливаясь кровью, припал к холке коня. Однако князя не дали обступить татарам пешцы, отогнавшие татарских ратников рогатинами. Многие татары, потерявшие коней в сече, сами уже дрались пеши.
Тем временем юрьевский полк князя Святослава, получивший удар в десное плечо, развернул коней и стал уходить через занесенные снегами луга к реке Сити. Вместе с ним повернули коней и стали отступать уже потрепанные в бою у Божьего городка суздальская и углицкая дружины. Князь Владимир и воевода Дорож уводили своих людей вслед за юрьевцами к берегу реки. Рядом с ростовским полком Василька Константиновича, остался только ярославский полк его брата Всеволода. Охваченные татарами с двух сторон, ростовские и ярославские вои дрались насмерть. Ни Василек, ни Всеволод отступать не собирались. Однако пеший полк князя Юрия, тараня с плечей конную татарскую рать, отходил все севернее за село — к холму на Городище. Строй русского войска распался, и оно оказалось рассеченным на две части. К татарам подошел еще один отряд числом до трех тысяч ратных, добивший русичей у Божьего городка.
Тусклое мартовское солнце стало неуклонно катиться к западу, когда ростовский и ярославский полки оказались сжаты железной дланью татарской рати почти со всех сторон. От удара татарской секиры пал с коня на снег смертельно раненый князь Всеволод. Князь Василек не знал о смерти брата, но сам, раненый в плечо отчаянно сражался во главе своих воев с ворогом, Юрьевский, углицкий и суздальский полки во главе с князьями и воеводой Дорожем перешли на десный берег Сити и, отстреливаясь от татар, уже отступили от места битвы версты на три. Татары преследовали их малыми силами и теснили все далее. Пеший полк русичей теперь стоял насмерть на высотах с напольной стороны Городища, но силы его быстро таяли под стрелами татар. Под князем Юрием пал конь. Пешцы помогли князю выпростать из-под коня ошую ногу и встать. Холодный пот заливал лицо Юрию Всеволодовичу. Подшеломник слетел с его головы, но он не поднял его. Щит остался лежать на снегу. В пешем полку не осталось уже ни одного верхового. Стяг полка уже час назад упал вместе со знаменщиком где-то у основания холма. Да и от самого пешего полка не осталось и тысячи воев. Сбросив рукавицы, Юрий слабеющими дланями вновь ухватил харалуг и, расставив ноги, приготовился драться до конца. Окружавшие его пешцы со стонами и криками падали и приседали в снег под ударами стрел.
И тут начался очередной напуск татарской лавы. Юрий, грозно подняв свой тяжелый меч, с остервенением опустил его на одного из налетевших на него верховых. Конь дико заржал и стал заваливаться, придавливая всадника. Никого из пешцев с длинными тяжелыми рогатинами уже не было рядом с князем. Полегли все. Князь еще раз взмахнул и ударил тяжелым мечом. Но удар, кажется, пришелся в круглый татарский щит. Понимая, что приходит конец, Юрий начал творить молитву, тихо шепча одними губами:
— В руце Твои, Господи Исусе Христе, Боже мой, предаю дух мой…
Вдруг перед его внутренним взором явилось любимое им изображение, высеченное на северной стене Дмитровского собора во Владимире. Князь увидел отца, брата Ярослава и себя. И вот он уже отрок замер перед образом их семьи и смотрит, как мастер, стоя на легких лесах, и слегка покачиваясь на играющей доске, высекает, правит его фигуру на белом камне. Мастер держит в деснице острый резец и лишь одним неточным движением пересекает выю на его изображении от подбородка почти до затылка. Последнее, что успел увидеть великий князь владимирский — это холодный, отливающий синевой, просверк татарского клинка. Все тело обожгло волной огня, бегущего от подбородка до затылка, от хребта до пят и мозжечка. Мир закружился в бешеном вихре, и все покрылось пятнами крови. Это татарский ратник ссек с плеч косым ударом голову князя Юрия. Окровавленная глава отлетела под ноги татарским коням и, отброшенная конским копытом, покатилась под уклон. Пеший полк русичей еще полчаса дрался и погибал под мечами и саблями татар на склоне холма у Городища. А остатки ростовской и ярославской дружин то ложились под стрелами татар, то вдруг вновь кидались в рукопашную сечу и таяли, устилая поле, остывая горячей черной кровью и леденея на истоптанном конскими копытами белом снегу. Последние раненые русичи, сбитые с коней, были связаны арканами. Среди них был истекавший кровью и обессилевший князь Василек Константинович.
Брат хана Батыя темник Хорду сам подъехал к полоненным русичам и через толмача спросил, есть ли среди них князь. Русские вои молча стояли, опустив главы долу. Василек, смело посмотрев в глаза предводителю татар, вышел вперед, указывая этим на себя. Хорду посуровевшими глазами с уважением посмотрел на князя, одобрительно качнул головой несколько раз, и распорядился оказать ему и плененным русичам помощь, затем чтобы увести их с собой. Татарская рать тем временем грабила Городище и село Сить-Покров-кое. Близился вечер. Хорду еще раз оглядел истоптанное, снежно-кровавое поле битвы, с сожалением качнул головой и вздохнул, ибо в этой сече рать, вверенная ему, потеряла около трех тысяч воинов. Затем велел тысячникам готовить людей к выступлению на юг завтра на рассвете и поехал ночевать в разграбленное село.
Тем же мартовским вечером накануне праздника Средокрестья татары придвинули пороки еще ближе к стенам Торжка и вновь огородили их тыном. Темнело, когда на верхах стены, близ воротной вежи, что стояла с напольной стороны, собрались вятшие мужи: новоторжский посадник Иванко Немирич, Яким Влунькович, Михаил Моисиевич и Глеб Борисович, посланные из Новгорода со своими людьми в Торжок князем Александром, дабы оказать помощь в обороне града. Факелов на стенах не возжигали, хотя недалеко от ворот бревна куртины в стыках двух клетей обрушились, и чернел обвал. На прясле стен у заборол там и тут стояли десятки дозорных, что следили за ворогом. Все всматривались сквозь сиреневые мартовские сумерки туда, где татары двигали пороки. Посадник и новгородские мужи гадали, уж не завтра ли ждать общего вражеского приступа. За две недели обстрела из камнеметов и пращ татары сильно порушили верха стен и воротную вежу. Пожарами, возжигаемыми огненными снарядами, выжгло почти все дома и постройки близ стен внутри града. Правда, основания куртин и валы, поливаемые водой в течение месяца, покрытые почти саженным панцирем льда, были неприступны для ворога.
