Лишь после полудня послы возвратились. Хан ждал их уже в своей большой юрте, попивая кумыс, и, поедая горячую баранину, жирные куски которой плавали в небольшом чане, поставленном перед ним. Отогревая в бараньем соку застывшие на февральском морозе пальцы, вместе с ним лакомились бараниной и три его любимых тысячника. Они сидели на толстой войлочной полсти и овчинах, поджав ноги под себя, и неторопливо разговаривали, обсуждая дела. Однако было видно, что хан нервничает. Но вот нукер доложил о том, что послы прибыли, и хан велел немедля впустить их. Когда те вошли в шатер, то сразу опустились на колени, склонив головы. Менгу без слов понял, что киевляне ответили отказом, и, изменившись в лице, почти шипя, изверг слова ненависти и оскорбления.
* * *
Новый 6748 год от Сотворения Мира (март 1240 года от P. X.) принес новые тревоги и заботы новгородцам. Большая татарская рать собиралась в Южной Руси, и все говорили, что татары хотят идти на Киев. Князь Михаил Всеволодович бежал из древней столицы со своей дружиной «предъ татари въ Угры», оставив ее на произвол судьбы. Еще ранее бежал к уграм его сын Ростислав. Воспользовавшись обстоянием, князь Ростислав Мстиславич Смоленский пришел в Киев со своим полком и занял киевский стол. Но против Ростислава ополчился теперь Даниил Романович Галицкий. Угроза неизбежной опасности и общей погибели нисколько не смущала русских князей.
Из всех известий, приходивших с юга, лишь одно в который раз доставило чувство досады и злости Гориславу — это бегство из Киева князя Михаила. Именно оно убедило его в правоте ранее принятого решения никогда более не служить князю, бросившему свой народ в самую тяжелую годину. Горислав теперь точно знал, что здесь, в Новгороде, его дети, его соратники, его новый господин и князь и он, если придется, будет драться за них не жалея живота. И еще одно понял старый воин: здесь живет та, кто является светом его очей, чаяньем его души и исполнением надежд. Он теперь часто видел ее на княжеском подворье и знал, чем она занята. Узнал ее имя, расспросил, как мог, о ее прошлой жизни от старых княжеских слуг и гридей и сильно удивился тому, когда уразумел, кто она и откуда. Все было странно в ней. Не похожа она была на тех женщин, что ранее окружали его. Встречаясь во дворе или в храме, они кланялись друг другу, но его взгляд и приветствия, казалось, смущали ее. И потому он стал искать возможности для встречи на стороне. Внимательно следил за тем, когда и куда она уезжает или уходит, и пытался под любым предлогом оказаться где-то недалеко от нее.
Уже почти месяц не видел он детей и однажды в марте, решил на ночь съездить в Новгород и навестить их, а утром возвратиться на Городище. Уже стемнело, когда Горислав подъехал ко двору тестя и постучал в ворота. Отворил младший шуряк, казавшийся заспанным. Услышав голос и, увидев свояка
[146]
, как-то виновато улыбнулся и шмыгнул носом.
Горислав, заводя коня во двор, поприветствовал его, поинтересовался, как идут дела, как здоровье детей и родителей. Тот отвечал, что все слава Богу, и быстро возвратился в дом. Что-то странное, как показалось Гориславу, было в словах и в поведении шурина. Он, отогнав плетью забрехавшего было пса, завел коня во двор, расседлал. Никто не вышел к нему навстречу, хотя раньше выходил Алекса или теща. Неторопливо отер попоной влажные от пота шею и грудь коня, затем укрыл его ею же. Седло со стременами, потник бережно сложил здесь же на сеновале. Не торопясь, прошел в дом. Шестое чувство ему подсказывало, что обстановка как-то изменилась. Он догадывался, что могло произойти… Войдя в дом, перекрестился на образа. В покоях царила полутьма, ибо многие спали. У печи хлопотала теща, что-то накрывавшая ему на стол. Горислав приветствовал ее и тихо прошел к детям. Младшие уже спали, но старшая дочь еще не спала и, услыхав отца, тихо поднялась, села на постели, обняла его обеими руками. Они поцеловались. Затем он тихонько расцеловал младших, перекрестил их всех, уложил дочь и тихо вышел. Нет, он не был удивлен, когда увидел Антонину, стоявшую у печи с распущенными волосами и накинувшую на плечи платок поверх тонкой белой рубахи. Она была одна. Ничего не спрашивая, он подошел вплотную. Долго смотрел ей в глаза, затем молча обнял и поцеловал ее в ланиты. Она, смутясь, неловко отвечала ему. Они сели к столу. Она налила ему большую чарку крепкого меда. Он попросил ее выпить с ним, и она, послушно встав из-за стола, принесла из чулана крынку медовухи и налила себе немного. Они выпили за встречу, ведь уже немногим более двух лет не виделись и не сидели вместе…
Антонина постелила ему в сеннике
[147]
. Укрыла его теплой полстью и сверх нее набросила большой овчинный тулуп. Затем ушла на некоторое время и возвратилась часа через пол. Он не спал еще и услышал легкие шаги ее босых ступней. Скинув рубаху, она, уже нагая, быстро залезла к нему под покрывало и, прижавшись всем телом, стала согреваться. Горислав слышал, как тревожно и гулко стучало ее сердце. Обнял ее, чтобы она согрелась. Хмель бродил в его голове, но сердце его было спокойно и холодно. Даже прежнего чувства ревности не было в душе. Через какое-то время она начала ласкать его, но сон уже смежил ему очи. Он повернулся на другой бок и погрузился в сновидение. Ему виделась та, другая женщина с большими синими глазами, которая тревожно И с любовью смотрела на него…
Он проснулся, когда светало. Антонина еще спала, свернувшись клубком, как кошка, и повернувшись к нему спиной. Горислав быстро встал с постели, накинул исподнюю рубаху, вышел во двор, умылся холодной водой, оделся. Вошел в дом. Теща хлопотала у печи, раздувая огонь. Антонина, видимо, еще не поднялась. Он прошел к детям. Те еще спали крепким утренним сном. Однако, когда отец начал целовать их, они проснулись. Сын повис на шее у отца и стал просить покатать его на коне. Затем к деснице прилипла младшенькая. Смахнув скупую отцовскую слезу, он погладил и поцеловал их светлые головки. Затем выложил им всем троим гостинцы на постель, еще раз расцеловал и погладил по волосам младшую, перекрестил всех и вышел во двор. Испив воды, заседлал коня и натощак выехал со двора. Стояло холодное мартовское утро. Он дал жеребцу шпоры и погнал его по оледенелой деревянной мостовой, оглашая малолюдную утреннюю улицу стуком кованых копыт.
Через полтора часа он был уже на княжеском Городище. Подъехав ко княжескому двору, заметил, что остуда его собирается ехать куда-то, видимо по делам, ибо были уже готовы и сани. Горислав не подал виду, оставаясь в стороне, заговорил с одним из знакомых гридей, но коня не расседлал. Через десять минут, сани выехали со двора, а он, как будто по своим делам минут через пять поехал следом. Проехав ворота городищенского града, увидел, что сани пошли одесную к берегу Волхова, и он, неторопливо, направил коня туда же. Через десять минут сани сошли на заснеженный лед реки, и Горислав понял, что его ненаглядная держит путь в сторону Юрьева монастыря.
И действительно, не прошло и двадцати минут, как сани въехали в монастырские ворота, а еще через пять минут вслед за ними прорысил Горислав. Он заметил, что Неле и ее прислужница уже оставили сани и вошли в Георгиевский собор. Он, не торопясь, сошел с коня, привязав его за узду у монастырской коновязи, снял шапку, перекрестился на кресты храма и медленно последовал туда же. В полутемном соборе негромко читали «часы», неярко горели свечи и лампады. Горислав быстро отыскал глазами фигуру желанной женщины и стал следить за ней. Голова ее была покрыта большим черным платом. Она взяла свечи и какое-то время говорила с монахом, что-то выспрашивала у него. Тот указал ей перстом одесную на юго-западную часть храма, женшина благодарно кивнула головой и пошла в указанном направлении. Горислав медленно последовал за ней. Остановившись на почтительном расстоянии за столпом, он видел, как Неле подошла к небольшой нише в стене храма, зажгла и поставила у чьей-то каменной гробницы свечи. Затем опустилась на колени и прильнула челом к холодному камню. Тем временем два монашеских гласа стали служить заупокойный молебен на клиросе, и Горислав увидел, что тело женщины сотрясли беззвучные рыдания. Долго стояла и молилась она на коленях перед чьим-то каменным гробом и лишь спустя час отошла на другое место. Бывший княжий детский подошел к гробнице и с интересом посмотрел на надгробную плиту. Свечи догорали. В их неярком свете он прочел, что под каменной плитой вечным сном спит раб Божий князь Великого Новгорода Феодор Ярославич…
