Так прошел июль и начался август. И тут нежданно из Владимира пришла весть о том, что старший брат и великий князь Юрий сзывает всех своих сродников-князей на съезд в стольный град на Клязьме. Весть эта оказалась радостной для Феодора и Александра и не на шутку встревожила Ярослава Всеволодовича. Как не хотел этого переславский князь, но ехать в стольный Владимир, а затем в Суздаль пришлось и ему. Ко всеобщему удовольствию съезд прошел мирно. Юрий и все князья «исправивше все нелюбье межю собою». Все поклонились Юрию, «имуще его отцем собе и господином, целоваша крест». Вот тогда и понял Ярослав Всеволодович, что теперь старший брат поддержит его, и что скоро опять воссядет он на новгородском столе.
* * *
Возвратившись в Переславль, Феодор вновь затосковал. Никаких известий из далекого и любимого града, красовавшегося на берегах Волхова, так и не было. В который раз, отпросившись у батюшки, молодой князь ускакал утром в загородную усадьбу или, как по старине говорили, в Клещин Городок. В полдень он был уже там. Его неспроста влекло туда. Как-то после возвращения из Ростова Великого отец взял его с собой познакомиться с делами в княжеском пригородном хозяйстве, осмотреть оружную палату, конюшни, амбары с зерном, сеновалы, коровник, загоны для овец и многое другое. Не зная куда деть себя, Феодор отозвался на это с большим вниманием. Он везде следовал за отцом, выслушивал его и тиуна, сопровождавшего их. Затем они объезжали поля и сады, осматривали угодья. Потом парились и мылись в бане.
Трапезовали вечером в палате княжеского терема. Вот тогда Феодор и заметил ее. Она вошла в палату из сеней, неся с собой аромат и дыхание теплого июльского вечера, запах зреющей в полях ржи, запах луговых цветов, запах теплой озерной воды и травы с его берегов. Феодор вздрогнул. Она босоногая, такая тоненькая и стройная, одетая в льняную, белую и длинную рубаху, перехваченную в талии простым кожаным пояском, с золотой косой, заплетенной синей лентой, нежданно напомнила ему ту далекую и желанную с берегов Волхова. Напомнила и зажгла его сердце. Она внесла запотевшую крынку холодного медового кваса, налитого из бочки, стоявшей в погребе на леднике. Поклонилась князьям, поставила крынку на стол и удалилась. Феодор долго не мог прийти в себя, все вспоминал ее. Она, наверное, была ровесницей молодому князю. Девушка успела взглянуть на Феодора. Их глаза встретились. И по их сиянию он понял, что эта девушка уже видела его и он, несомненно, был интересен ей.
Подъезжая к загородному подворью в этот раз, Феодор все более и более думал о ней, и в его голове созревал замысел о том, как и где он встретит ее, объяснится с ней и… конечно, попросит ее о близости. Все его существо трепетало при этих мыслях. И только память о Неле жалила в самое сердце, как ржа разъедала душу и будила угрызения совести. Погоняя и хлеща коня, Феодор гнал от себя и хлестал эту несносно тяжелую память и «крепкую как смерть любовь».
Осень все смелее вступала в свои права, окрасив яркой желтизной березняк вдоль дороги. Вскоре показались валы, тын и небольшая воротная вежа
[118]
Клещина Городка, стоявшего на высоком прибрежном холме у озера. Дорога вела по крутому подъему вверх. Ворота были открыты, и Феодор, осаживая разогнавшегося коня, въехал на подворье. Молодого князя встретил «дворский»
[119]
, поймавший коня под узду и придержавший ошее стремя. Феодор спрыгнул с коня, поздоровался, передал повод уздечки, велел разнуздать и подать ему квасу в теремную палату. Сам же, не торопясь, пошел по ступеням гульбища вверх. Знал, что квас принесет она. Медленно пройдя в сени, он замер в полутемном углу недалеко от двери. Расчет его оказался верен. И трех минут не прошло, как он услышал мягкое шлепанье ее босых ног по ступеням высокого крыльца. Затем дверь раскрылась, и она вошла в сени, бережно неся полную крынку холодного медового кваса. Она прошла по сеням всего три-четыре шага, как остановилась, услыхав его шаги сзади себя. Сжавшись от испуга, она резко повернулась к нему всем станом и лицом и, тихонько вскрикнув, выронила крынку. Та глухо ударилась об пол и треснула. Увидав и поняв, кто перед ней, девушка со страхом зажала ладошкой рот. Феодор подошел вплотную и, обняв за плечи, стал шепотом успокаивать ее. Она, сладко дыша ему в лицо запахом розового девичьего рта, несвязно шептала что-то, извиняясь перед молодым господином. Говорили они всего минуту-другую. Но за этот краткий миг он успел ласково и нежно поцеловать ее возле уст и шепнуть ей, чтобы она приходила в полночь к сеновалу, стоявшему в самой дальней части усадьбы. Она согласно кивнула головой и, опустившись на корточки, стала собирать черепки, а молодой князь прошел в теремную палату.
С трудом дождался он ночи. Как стемнело, вышел на конюшню. Конюха не было. Князь проверил своего коня, покормил его из длани хлебом, похлопал по шее и мускулистой груди. Серый жеребец тревожно всхрапывал и косил глазом на хозяина. Сняв висевшую рядом попону и взяв ее на руку, Феодор вышел наружу. Было уже совсем темно. Под горой у Плещеева озера по-осеннему громко крякали, словно трещали, утки в камышах. Пройдя саженей пятнадцать до сеновала, Феодор осмотрелся. Насколько позволял видеть глаз, никого не было вокруг. Зайдя внутрь сеновала, князь бросил попону и сел, глубоко утонув в еще душистом сене, скошенном летом. Теперь он был на месте и мог ждать, как казалось ему, сколь угодно. Но сердце его бешено колотилось. Каждая минута ожидания становилась все нестерпимее. Где-то в углах сеновала возились мыши, и каждый шорох его настороженное ухо воспринимало с трепетом. Так прождал он около часа, то успокаивая себя, то вновь доводя до яростного сердечного стука. Наконец, когда все вокруг совсем затихло и погрузилось в полночную тишину, он услышал еле различимый и быстрый ход ее босых ножек. Осторожно ступая на носки, она тихонько вошла на сеновал и попала в его сильные и страстные объятья. Он, и не думая церемониться с ней, обнял, подхватил и понес ее куда-то в угол сеновала, такую легкую и трепетавшую в его объятьях. Бережно опустив ее, он раскинул попону на сене. В стремительной страсти распустил ее пояс и снял с нее рубаху. Его нежные и страстные поцелуи покрывали ее уста, ланиты, шею, плечи, грудь. Она блаженно откинулась головой в сено и не сопротивлялась ему. Целуя ее, он спросил, как ее зовут, и она тихо, почти неслышно отвечала.
Ее звали Неждана. Все было ново в ней Феодору. И ее большие серые глаза, и пахнувшие медом и полынью уста, и маленькая упругая грудь, и гибкий тонкий стан и маленькая стопа ноги, не боявшаяся, видимо, ни крапивы, ни жнивья, ни снега. Она еще не умела ласкать, но он был нежен с ней, и она отдалась ему. Он не сразу понял, что произошло, когда она напряглась всем телом и глухо застонала сквозь зубы. Следом застонал и он, но потом еще долго целовал и ласкал ее. Чувство страсти просыпалось в эту ночь несколько раз в его сердце. Он, не зная усталости, вновь и вновь лобзал ее, овладевал ею, пил аромат ее тела и никак не мог утолить свой голод и выплеснуть свою тоску. Она трепетно, страстно и нежно шептала ему что-то, ласкала его по устам и ланитам тонкими перстами, и этим еще более разжигала его страсть. Лишь когда в предрассветных сумерках закричал первый петух, он почувствовал, что устал и смежил очи. Она прижалась к нему. Совершенно выбившись из сил от ожидания и невероятного напряжения, он, уже забываясь сном и обняв девушку десной рукой, укрыл и ее и себя краем попоны.
