Однажды Борзов приказал мне слетать на разведку. Все бы ничего, дело для меня не новое, да вот беда – Коля к тому времени уже был сильно пьян…
– Давай, зови штурмана, – сказал Иван Иванович, – надо уточнить некоторые детали полета.
– Не могу, товарищ командир, – стараюсь отвечать без запинки, – он заболел. – Но, судя по всему, мой голос прозвучал несколько неуверенно, да и в курсе был Борзов, что Коля несколько злоупотребляет спиртным…
– Врача на КП, – неожиданно приказал Борзов матросу, находившемуся неподалеку.
Дело принимало крутой оборот. Повезло, наш полковой доктор догадался, что надо сказать. Не впервой все-таки:
– Иванов был у меня. У него температура…
– Хорошо, вы свободны, – немного успокоился Иван Иванович и, повернувшись ко мне, продолжил: – Полетишь с…
– Товарищ командир, – перебил его Гриша Бажанов, в качестве начальника разведки полка присутствовавший при этом разговоре, – давайте я полечу.
– Ладно, – согласился Борзов, и мы приступили к проработке задания.
Помню, полет этот очень сложный был – около трех с половиной часов, проведенных в сложнейших погодных условиях. Но мы с Бажановым успешно справились с этим заданием. Вообще же, из всех штурманов, с которыми мне доводилось летать, лучшим однозначно был Гриша…
…К сожалению, вредная привычка сыграла свою роль в дальнейшей судьбе Иванова. По-моему, в 54-м он должен был окончить академию, но… запил прямо перед защитой диплома. Этот скандал поставил крест на пребывании Коли в данном учебном заведении, и его перевели начальником минно-торпедной службы на Дальний Восток. Но Иванов, к сожалению, не одумался и снова ушел в запой, на неделю исчезнув из расположения части. Такое серьезное происшествие никак не могло сойти с рук, и Колю уволили из авиации.
Несколько раз он делал отчаянные попытки выбраться из затягивавшей его трясины и наконец одержал победу. С тех пор – ни капли спиртного в рот не брал. Даже когда со старыми товарищами встречался. Все водку пьют или вино, а он – только сок или газировку. Работать Коля устроился на завод, выпускающий самолетные радиолокационные установки, где и трудился до пенсии. В общем, нормально все у него сложилось, слава богу…
…Каким бы удивительным это ни казалось, но почти каждый раз мои полеты с новым штурманом начинались с различных происшествий. То Бабанов чуть не выпал из самолета, то Сурин не мог отыскать, куда бы воткнуть штекер от наушников. Но эти приключения меркнут по сравнению с историей, происшедшей в одном из первых вылетов с Колей Ивановым.
Чтобы понять, что же все-таки случилось, необходимо отметить одну особенность работы топливной системы «Бостона». Основные бензобаки этого самолета находились в центроплане, и на взлете, согласно инструкции, необходимо было пользоваться только ими. Затем, после набора безопасной высоты, требовалось переключиться на плоскостные – их емкости хватало примерно на час работы моторов на обедненной смеси или на полчаса на обогащенной – и, спустя немногим более двадцати минут полета, вернуться назад, к основным.
В ту ночь мы получили задание на «свободную охоту» в районе Данцигской бухты. Дальше – по обстоятельствам. Если погода позволит, можно пройтись и до Кольберга, ну а если нет – лучше вернуться домой. Полет, по крайней мере его начало, не сулил особых неожиданностей. Взлет, набор высоты – и курс на Балтику…
– Коля, – вызываю штурмана по внутренней связи, – я переключился на плоскостные баки. Засекай время.
– Хорошо, командир…
Честно сказать, хоть своевременно напоминать пилоту о необходимости вновь перейти на основные баки и входило в обязанности штурмана, но и сам летчик тоже должен был не забывать об этом. Часы-то ведь есть у обоих… Но тогда что-то на меня нашло – может, убаюкал монотонный гул моторов, а может, слишком увлекся приборами… В общем, я напрочь забыл обо всем остальном. А самолет тем временем уже летел над черной бездной Балтийского моря на высоте чуть более ста метров…
Вдруг – резкая звенящая тишина. Она, словно ушат ледяной воды, обрушилась на меня, заставив мгновенно встрепенуться. Ведь непрерывный шум моторов – это естественный фон всего, происходящего во время полета. К нему привыкаешь и со временем даже перестаешь замечать… И нет худшего звука, чем внезапно навалившаяся тишина… Кровь, кажется, мгновенно холодеет, по всему телу тут же струятся потоки соленого пота…
Но еще раньше, чем я в полной мере ощутил все это, еще раньше, чем понял, что именно произошло с машиной, левая рука тут же переключила оба топливных крана в нужное положение. Еще несколько секунд, и разбуженные аварийным запуском, один за другим вновь взревели моторы…
А самолет тем временем все теряет и теряет высоту. 50 метров, 35, 20 – стрелка прибора бесстрастно отсчитывает расстояние между жизнью и смертью. Вот уже на черной морской глади показались светлые пенные бурунчики от воздуха, отбрасываемого крутящимися винтами. Остается чуть менее десяти метров… Кажется, приводнения не избежать… Немного добираю на себя, чтобы «сесть» помягче… и машина, почувствовавшая нависшую над нами опасность, медленно, но верно стала разгоняться… Вскоре мы вновь поднялись на безопасную высоту. Только теперь я окончательно понял, насколько был близок к ужасному концу…
– Штурман!!! – кричу изо всех сил. – Еще немного, и рыб кормили бы!!!
– Виноват, командир, – слышу в ответ на свою тираду грустный голос Николая.
– Ладно, – соглашаюсь я спустя некоторое время, необходимое для того, чтобы мои вулканирующие эмоции немного поуспокоились, – забыли…
«Да и сам тоже хорош, – подумал я про себя, – сижу, уши развесив…»
Что интересно, происшествие это так сильно взбодрило меня, что все четыре часа, остававшиеся до окончания этого непростого, но, увы, безрезультатного полета, мне совершенно не хотелось спать. А на следующий день я уже стал смотреть на случившееся с известной долей иронии, что, если задуматься, совсем неудивительно – молодости несвойственно долго думать о плохом…
Конец войны
В том, что новый 1945 год поставит финальную точку в Великой Отечественной войне, не было и не могло быть никаких сомнений. Красная армия наступала на всех участках фронта, и практически каждый день приносил нам радостные новости об очередных ее успехах, а с запада фрицев здорово теснили союзники. То, что зажатой между молотом и наковальней нацистской Германии оставались считаные месяцы, понимал даже самый далекий от военного дела человек.
Но сказать, что воевать нам стало легче, – значит сильно погрешить против истины. Во-первых, немцы, надо отдать им должное, даже с полным пониманием собственной обреченности дрались ничуть не хуже, чем раньше. Ну а боевое мастерство у них во все времена было на высоте, поэтому победа над таким сильным противником никак не могла обойтись малой кровью.
Во-вторых, признаюсь честно, чем меньше времени отделяло нас от Победы, тем тяжелее становилось нам заставлять себя вновь и вновь бросаться в смертельный поединок… На первый взгляд этот тезис может показаться слишком уж парадоксальным, но если повнимательнее разобраться, то нетрудно убедиться в его правдивости.
