Но стоило лишь умолкнуть моторам, как я моментально почувствовал себя совершенно разбитым. Ноги вдруг стали ватными, глаза поневоле закрывались, практически мгновенно на меня навалились сонливость и некоторая апатия. Кажется, у меня совершенно не осталось сил даже для того, чтобы выбраться из кабины самолета.
Снимаю шлем и, прежде чем надеть фуражку, висящую слева на крючке, приглаживаю рукой прическу. На голове не осталось ни одного сухого волоска. Да и моя нательная одежда не намного суше. Именно в эти мгновения я со всей ясностью понял, насколько был измотан этим непростым полетом.
В тот день я не был одинок в своем невезении. Победы удалось добиться только экипажу Большакова из 3-й эскадрильи. Шарыгин, по-моему, тоже сумел отыскать цель для атаки, которая завершилась с тем же успехом, что и моя, – его торпеда прошла мимо.
Конечно, наша первая неудача не стала сюрпризом для более опытных товарищей. Тем не менее они понимали, что сейчас мы нуждаемся в их моральной поддержке, и как могли старались приободрить нас. Другое дело – наше внезапное появление над Таллином, которое полковые острословы просто не могли обойти своим вниманием, и ближайшие несколько дней эта злополучная «блудежка» служила неизменной мишенью для дружеского подшучивания…
Второй шанс мне предоставился в начале ноября. Погода, как обычно, плохая, видимость соответствующая. Лишь на обратном пути, километрах в семидесяти северо-восточнее Таллина, обнаружился транспорт. Атакую его с ходу. Что такое зенитный огонь, я уже прочувствовал, поэтому с замиранием сердца ожидаю первого разрыва. А его все нет и нет… «Красота! Они меня не видят!» – с трудом верится в такое неожиданное счастье. Спокойно, без излишней суеты целюсь в носовую часть судна…
На этот раз все сложилось в мою пользу. Торпеда пошла хорошо, и вскоре стрелок-радист закричал так сильно, что я чуть не оглох:
– Командир! Взрыв! Есть попадание!
Делаю резкий разворот и успеваю заметить характерный столб, высоко поднимавшийся над судном.
– Ваня! – кричу радисту. – Фотографируй!
– Сделано, командир…
Никакими словами не передать пьянящий восторг, охвативший меня. Вот она, моя первая победа – реальный итог нескольких лет упорного кропотливого труда! Только в этот момент я впервые ощутил себя настоящим летчиком-торпедоносцем, и это чувство окрыляло…
Для полного триумфа не хватало лишь одного – своими глазами увидеть, как идет ко дну вражеский транспорт. А он, словно издеваясь, стоял себе на своем месте, будто бы и не получил в борт прямое попадание торпеды.
– Не тонет, зараза! – выругался я.
– А что же ты хотел, командир, – ответил Смирнов, – ему для этого время нужно.
– Черт с ним, – говорю, – пошли домой.
И правда, крутиться над агонизирующим кораблем, чтобы лично наблюдать его потопление и привезти домой исчерпывающие доказательства своей победы, весьма заманчиво. Но столь же неразумно. К тонущему судну, подающему сигналы о помощи, довольно быстро могут подойти вражеские истребители, уцелеть в неравном бою с которыми наш одинокий самолет имеет очень незначительные шансы. Так что пришлось, бросив прощальный взгляд на свой первый транспорт, уходить домой…
Честно сказать, приятная это штука – принимать заслуженные поздравления. Техники, летчики, штурманы и командиры – все жмут руку и от души радуются моему успеху.
– Молодец, соколик. – Эти простые слова, сказанные Борзовым, обычно скупым на похвалы, стали для меня наивысшей наградой.
Иногда даже не по себе становилось от такого повышенного внимания к моей скромной персоне. «Да что же они так… У Шаманова, Разгонина или Бунимовича побольше заслуг будет!» – искренне удивлялся я. Порой хотелось забиться в какой-нибудь укромный уголок, чтобы немного побыть одному.
Когда наконец напечатали фотоснимки, оказалось, «утопленник» мой – совсем не вражеский транспорт, а… наш, советский. Еще в 41-м, когда корабли Балтийского флота уходили из Таллина, он, получив сильные повреждения, выбросился на мель у небольшого островка. Вот почему это судно не подавало никаких признаков жизни и никак не хотело тонуть. Глядя на фотографии, лежавшие на столе в командной землянке, я вспомнил еще одну деталь, которой тогда, пролетая вблизи от него, не придал никакого значения. Корпус транспорта оказался какого-то странного красноватого цвета, словно основательно проржавевший…
Также выяснилось, что я оказался не первым, кто атаковал это судно. В таких неблагоприятных погодных условиях даже опытные пилоты не смогли избежать ошибки, и поэтому никто не упрекал меня в напрасном израсходовании столь дефицитной торпеды.
– Ну что, – улыбнулся Борзов, – считай, тренировочную атаку выполнил отлично. В следующий раз смотри повнимательнее…
Но все равно было обидно. И терзало меня совсем не уязвленное самолюбие или иное эгоистическое чувство. Свинцовой тяжестью давило сознание того, что я опять впустую выбросил торпеду, тогда как реальному врагу удалось проскочить в порт назначения, доставив туда свой груз.
Правда, уже пару дней спустя не знающий печали молодой оптимизм взял верх, приключившаяся со мной история стала казаться более смешной, чем грустной. И когда друзья в очередной раз склоняли мою первую «победу», я от души шутил по этому поводу.
А к самому факту досадной неудачи стал относиться более спокойно. Ведь я жив, а значит, шанс рассчитаться с ненавистным врагом у меня еще будет. Да и весь мой летный опыт подсказывал: путь к любым победам всегда начинается с поражений. Они – наши лучшие учителя, требовательные, бескомпромиссные, порой довольно жестокие, дающие возможность, взглянув на себя со стороны, увидеть свои достоинства и недостатки. И лишь тот, кто, познав себя, сделал правильные выводы, сможет подняться на следующую ступень бесконечного совершенствования своего летного мастерства.
Но на войне человеческая жизнь висит на тончайшем волоске, в любой момент способном оборваться, и даже самый опытный экипаж никоим образом не застрахован от смерти. Еще совсем недавно, в начале октября, мы поздравляли с победой летчика первой эскадрильи Павла Волкова и его боевых товарищей, а несколько дней спустя их экипаж не вернулся из полета…
Прошло не больше недели, и потери понесла наша 2-я эскадрилья. На этот раз домой не пришли Самедов, его штурман Копылов и стрелок-радист Бубнов. Они успели дать радиограмму о потоплении вражеского транспорта и немного погодя еще одну – о том, что их самолет атакован истребителями…
Следующий месяц оказался ничуть не лучше. 16 ноября из крейсерского полета не вернулся экипаж Александра Разгонина (штурман Макаров и стрелок-радист Мигунов), а 27-го – Петра Летуновского (штурман Демченко и стрелок-радист Кузьмин). А ведь незадолго до этого, 6 ноября 1944 года, командующий Балтийским флотом вице-адмирал Трибуц вручил Петру четвертый орден Боевого Красного Знамени. Теперь из тех, кто встретил на фронте первый день войны, в нашей эскадрилье оставался лишь экипаж Николая Победкина…
