– Вранье! – неожиданно резко прервал мой победный доклад Борзов. Но я настолько был убежден в своей правоте, что поначалу не принял это на свой счет…
– Все промахнулись, а ты, значит, утопил! Да я тебя к стенке… – И командирский гнев, словно проснувшийся после векового молчания вулкан, обрушился на меня, пресекая малейшие попытки возражения. Впрочем, я был настолько раздавлен столь неожиданным недоверием, что даже и не пытался сказать хоть что-либо в свое оправдание. Стою, вытянув руки по швам, лишь чувствую, как кровь бешено пульсирует в висках. Сердце, сжигаемое незаслуженной обидой, рвется на части…
Конечно, я переживал за свою дальнейшую судьбу, ведь за таким серьезным обвинением незамедлительно должен следовать суд военного трибунала. Но еще больше меня волновало другое. Ведь на фронте, где смерть может настигнуть тебя практически в любой момент, все человеческие отношения строятся исключительно на взаимоуважении и доверии, заработать которые очень тяжело, а утратить – проще простого. Долго присматриваются к тебе товарищи и командиры, оценивая, каков ты в деле. Поэтому здесь, как и в работе сапера, одна ошибка обходится самой дорогой ценой.
Я представил себе презрительные взгляды, которыми меня встретят вчерашние боевые друзья. Конечно, бывают моменты, когда приходится отступить перед сложнейшими погодными условиями или бросать торпеды с более дальнего расстояния из-за непреодолимого зенитного огня. В таких случаях с окончательными выводами никогда не спешили, понимая, что такое может случиться с каждым. Но здесь другое… Меня обвинили во лжи… И попробуй теперь доказать свою правоту. Никто не поверит… «Лучше бы там остался, – в отчаянии подумал я. – С мертвого и спросу нет…»
Тем временем Борзов несколько успокоился и, продолжая сжигать меня своим испепеляющим взглядом, вынес окончательное решение:
– Летите с Гагиевым в Вильнюс, берите торпеды и возвращайтесь. Топ-мачтовики будут готовы. Задание прежнее. С истребителями я договорюсь. Вернешься, решу, что с тобой делать! – С этими словами командир развернулся и быстро зашагал в направлении КП.
Некоторое время я так и простоял, не в силах сдвинуться с места. Ноги, словно окаменев, отказывались повиноваться. Когда оцепенение немного отпустило, я, не поднимая головы, уныло поплелся к своему штурману, ожидавшему неподалеку. Мы молча переглянулись. К чему слова, все и так понятно…
– Слушай, Иван, – после некоторого молчания обратился я к штурману, – если промажу, назад ходу нет… Буду таранить… Один пойду, а вы с радистом оставайтесь. Зачем лишние жертвы…
– Не дури, командир. – Бабанов хлопнул меня по плечу. – Оба виноваты, обоим и расхлебывать. Вместе пойдем!
От этих простых слов верного друга на душе стало немного легче, и мы, не теряя времени, направились к своему самолету…
Аэродромные службы, находившиеся в Вильнюсе, были заранее предупреждены о нашем прибытии, и стоило нам приземлиться, незамедлительно начали готовить наши машины к заданию. Специалисты по вооружению занялись подвеской торпед, техники – пополнением топливного запаса и положенными предполетными процедурами.
Я же, отойдя подальше от самолета, нервно курил одну сигарету за другой. Было понятно, что ближайшие часы станут решающими в моей судьбе, принеся мне либо смерть, либо победу. С таким небогатым выбором еще можно было смириться, тем более что на войне так обстоят дела довольно часто. Но в тот день на кону стояло гораздо больше, чем жизнь или смерть, – честь человека и офицера. «Скорее бы уже в небо! – отчаявшись, решил я. – А там – будь что будет!»
И вот наконец самолет немного лениво, впрочем, как и всегда, начинает разбег. Все быстрее и быстрее проносится под крыльями полоса, и вот уже наступает время немного подтянуть штурвал к себе, чтобы начать набор высоты. Но не тут-то было – самолет еще не набрал необходимой для этого скорости, и стоит мне хоть немного поторопиться, едва успев оторваться от земли, камнем рухнет вниз. И тормозить уже поздно – слишком мало места оставалось впереди моего самолета. Сейчас он свалится в глубокий овраг, в который упиралась взлетно-посадочная полоса. Жить оставалось считаные мгновения…
К счастью, моя машина, изрядно просев, все же сумела вытащить нас из оврага. Видимо, спасла меня укоренившаяся еще со времен школы пилотов привычка начинать разбег у самой границы аэродрома. Будь он короче хотя бы на двадцать-тридцать метров – так бы и закончил я свою жизнь в этой яме, наполненной все еще неубранными немецкими боеприпасами. Так бы рвануло, что от находившейся неподалеку железнодорожной станции не осталось бы и камня на камне.
…Но почему же мой самолет так долго не хотел разгоняться? Ответ на этот вопрос я узнал вскоре после возвращения. Оказалось, Пичугин, верный своей привычке, залил топливные баки почти по самую горловину. А длины ВПП, как я уже упоминал, не хватало для столь потяжелевшей машины…
Вновь под крыльями Балтийское море. Обычно я не против переброситься несколькими словечками с экипажем, но сейчас не до этого. Все внимание – поиску цели. В этот день она была нужна как никогда. К счастью, судьбе не было угодно долго играть с нами, и примерно на том же месте мы обнаружили… одиночный транспорт. Да еще и крупный такой, шесть тысяч тонн…
Как и в первом вылете, вперед ринулись топ-мачтовики, мы с Гагиевым идем в том же самом порядке. Две торпеды и четыре «двухсотпятидесятки» против одного транспорта – шанс весьма неплохой…
Выхожу на боевой курс, враг отстреливается, но сейчас не до него. Главное – правильно прицелиться, поэтому дистанция атаки должна быть минимальной. Только так наверняка можно поразить цель.
И вдруг примерно позади гагиевской машины внезапно появился «фонтанчик» от взрыва торпеды, плашмя ударившейся о воду… «Только не сейчас!» Вновь все в моих руках… «Господи, помоги! Господи, помоги! Господи, помоги!» – в отчаянии беззвучно шевелю губами, нажимая на кнопку сброса в момент, когда до транспорта оставалось немногим больше шестисот метров…
Отвернуть в сторону от судна невозможно, поэтому тут же немного подтягиваю штурвал на себя, чтобы гарантированно проскочить над ним. Следующие несколько мгновений тянулись ужасно долго. Пойдет… не пойдет… Едва дыша, я замер, словно подсудимый, ожидающий приговора…
– Командир! Торпеда пошла! – никогда ранее эти простые слова радиста не были такими жизнеутверждающими.
Мгновенно проношусь над палубой, оставляя слева трассы зенитных автоматов…
– Взрыв!
Не в силах противостоять искушению, закладываю крутой вираж так, что, кажется, самолет вот-вот зацепится крылом за морскую поверхность. Как раз вовремя успел – столб воды и дыма, поднявшийся в районе кормовой части транспорта, еще не успел рассеяться. Красота! Теперь остается ждать, когда он начнет тонуть, чтобы сделать убедительные фотографии.
Ходим на удалении, километрах в четырех, ждем… Пять минут проходит… Зенитный огонь прекратился, позволяя приблизиться… Десять минут… А транспорт все еще на плаву…
– Как запас топлива? – спрашиваю Сашку Бурунова.
