– Да есть пока.
– Если что, уходи, – говорю, – сами вернемся…
И вот наконец стало заметно, как нос постепенно поднимается над водой. Почти одновременно немцы начали спускать спасательные баркасы. «Тонет! Тонет!» – словно неподъемный груз сорвался с души. «Все! Труба им!» От радости захотелось петь во весь голос…
Тем временем корма уже скрылась под водой, показалась ватерлиния, и некоторое время спустя нос встал практически вертикально, как одинокая скала посреди бескрайней равнины, а затем, с каждой секундой все быстрее и быстрее, судно начало погружаться… Вскоре от него не осталось и следа…
– Смотри, командир! Уходят, гады! – прокричал Иван.
– Не уйдут!
И все мы, включая истребителей, один за другим стали заходить на эти баркасы, расстреливая их из курсовых пулеметов так, что были видны разлетающиеся по сторонам осколки обшивки. Через несколько минут все было кончено…
– Поздравляю! Две победы за день – это здорово! – слышу радостный голос Саши Бурунова.
– Спасибо! – отвечаю. – Да только вот не верит мне командир…
– А мы сразу, как приземлились, доложили, что видели, как ты сторожевик потопил… Скоро придет подтверждение…
Мое торжество в этот момент невозможно передать никакими словами… Еще бы, мое доброе имя, гораздо более ценное, чем сама жизнь, спасено от несмываемого позора.
Идем домой, но расслабляться никак нельзя. Чем ближе к берегу, тем больше вероятность быть атакованными истребителями. Хоть и свои защитники рядом, тем не менее кручу головой во все стороны, как во время одиночной «охоты». И вдруг… не верю своим глазам – впереди, метрах в пятистах справа и немного ниже нас идут два «Ju-52», трехмоторных немецких транспортных самолета. Старые, еще с гофрированной обшивкой. Летят себе со стороны Либавы и нас, по всей видимости, не замечают.
– Сашка! – кричу. – Смотри, «Юнкерсы»!
– Где?!
– Даю трассу! – с этими словами доворачиваю свой самолет и даю очередь в их сторону.
– Теперь вижу! Спасибо!
– Командир! Дай мне одного! – слышу голос Сашиного ведомого.
– Хорошо. Он твой.
А вот уже и Шяуляй. Покачав на прощание крыльями, истребители улетели в сторону Вильнюса, а мы стали заходить на посадку. Теперь можно со спокойной совестью предстать перед командиром – сознание этого наполняло сердце радостью. Казалось, никогда ранее я с такой необыкновенной легкостью не покидал кабину самолета после того, как он занял свое законное место на аэродроме.
– Товарищ командир! Задание выполнено! Потоплен транспорт водоизмещением шесть тысяч тонн! – Сам удивляюсь, насколько бодро, я бы сказал, с мальчишеским задором звучит мой голос. Борзов крепко жмет мою руку, и на мгновение наши взгляды пересеклись. Ничего не сказал мне тогда командир, да и не нужно было. Мы прекрасно поняли друг друга без лишних слов. Мой экипаж восстановил свою репутацию, и несколько дней спустя на меня и моего штурмана было оформлено представление к званию Героя Советского Союза…
…Сегодня историки ведут ожесточенные дискуссии на тему достоверности побед того или иного вида боевой авиации. Для одних эта проблема представляет исключительно пропагандистский интерес, для других – чисто научный. Встречаются авторы, обвиняющие нас, летчиков-торпедоносцев, в определенном завышении своих результатов, а порой – и в откровенном вранье.
Как непосредственный участник этой войны, выскажу свои соображения. В военное время получение истинных данных о количестве уничтоженной вражеской техники является жизненно необходимым. И дело совершенно не в том, что определенные количественные показатели являются основанием для представления к государственным наградам и очередным званиям.
Конечно, невозможно отрицать тот факт, что заслуженные ордена и медали серьезно поднимают боевой дух солдат и офицеров… Но все это вторично по сравнению с главным – успешное планирование боевых действий совершенно невозможно без оценки численности вражеских войск.
Информация, потом и кровью добытая разведкой, сведения, полученные от агентуры, сводки боевой деятельности подразделений – все это служит основанием для принятия тех или иных решений, от которых зависит успех боевых действий и, конечно, количество человеческих жизней, которыми он будет оплачен.
Именно поэтому штабы, будучи крайне заинтересованными в получении достоверной информации о потерях противника, всеми силами старались отсечь «лишние» победы. В нашем случае потопление подтверждалось фотоконтролем, агентурными данными, вылетами самолетов-разведчиков и свидетельством истребителей прикрытия.
К сожалению, фотографии не всегда удавались – в самый неподходящий момент подводила аппаратура: то пленка разорвется в кассете, то замерзнет затвор. Но фотоконтроль не являлся основным средством подтверждения победы. Бывало, только прилетаешь, еще и рта открыть не успел, а тебя уже поздравляют – агентурные данные пришли. Были это подразделения фронтовой разведки, заброшенные в немецкий тыл, либо агенты, скрывавшиеся среди гражданского населения, я не знаю.
Кроме того, в составе ВВС флота была своя воздушная разведка. В частности, на Балтике воевал 15-й разведывательный полк. Если группа торпедоносцев вылетает по их данным, самолет-разведчик фотографирует вражеский конвой до нашего удара и после. После возвращения смотрят, сколько было, а сколько осталось… Или все плывут. Только так.
Тем более сам экипаж не всегда имеет возможность наблюдать потопление. Особенно при выполнении одиночных крейсерских полетов, в которые мы уходили в основном ночью или в плохую погоду. А там порой радист только и успевал заметить взрыв торпеды. Пока развернешься, чтобы на результат посмотреть, так потеряешь это судно из виду. И не найдешь… Так по возвращении и докладывал: «В районе таком-то атаковал транспорт таким-то водоизмещением. Стрелок наблюдал взрыв, после чего визуальный контакт с целью был утерян». А через пару дней вызывает командир и сообщает: «Пришло подтверждение на твоего утопленника». Мне и в голову не приходило спросить, откуда. Пришло, и хорошо… Всего трижды мне удавалось наблюдать, как уходит под воду «мое» судно.
Когда война кончилась и я в академии учился, появились таблицы всякие и расчеты, по которым, оказывается, одной торпедой даже транспорт не так-то просто потопить, а боевой корабль – так вообще… Не хочет он тонуть, хоть ты что… В определенное место надо попасть, чтобы гарантированно потопить. Допустим, в артиллерийский погреб или котельное отделение. А так попала торпеда в кормовую часть судна, вот как у меня случай был, – а оно стоит, зараза, не тонет. Прилетаешь, фотография есть. Попасть попал, а утопил или нет – черт его знает. В этом случае надеяться можно только на агентурные данные.
Можно ли было соврать? Думаю, что нет. Хотя бы с точки зрения морали. Тот, кто считает, что летчики-торпедоносцы приписывали себе несуществующие победы, совершенно не представляет себе, за что мы воевали и для чего жили. У многих моих однополчан семьи остались на оккупированной территории, у некоторых фрицы вообще всех родных расстреляли. Так эти ребята, наоборот, в бой рвались, чтобы отомстить. Были даже «огненные тараны», когда экипажи Петра Игашова и Василия Гречишникова сознательно направляли подбитый самолет на врага и погибали вместе с ним. Да и зачем врать? Чтобы награды получить… Так мы же не за них воевали, а за Родину. И каждый делал для Победы все, что было в его силах. Немцев ведь дутыми «потоплениями» не возьмешь! Они здорово воевали.
