В Гонконге Маргарет тоже проявила склонность к реализму. В этом деле можно было бы найти множество поводов для всяческих юридических придирок и уловок. Великобритании, по сути, принадлежала вся полнота суверенной власти на острове Гонконг. На так называемых Новых территориях и полуострове Коулун (которые занимают, к несчастью, до 90 процентов обжитой территории) она обладала лишь призрачной властью, даруемой договором аренды сроком на 99 лет, и срок этот истекал в январе 1997 года. Министерство иностранных дел и Джеффри Хау не знали, как решить этот вопрос, даже как к нему подступить. Они опасались, что в Гонконге может возникнуть паника, которая завершится отчаянным бегством населения перед лицом «красной угрозы» со стороны Китая. К тому же Индийский океан был переполнен «людьми в лодках», то есть незаконными иммигрантами; часть из них находилась в лагерях «перемещенных лиц», располагавшихся в самом Гонконге. Никто не строил себе иллюзий относительно того, что такое «рай по-советски», даже приправленный китайским соусом. Запад, в особенности Запад Маргарет Тэтчер, не мог позволить, чтобы несколько сотен тысяч китайцев беспрепятственно попали под коммунистический гнет. Во время визита в Китай в 1982 году Маргарет не удалось изменить положение дел к лучшему. Китайцы хотели получить всё: суверенитет и управление. Маргарет быстро поняла, что придется идти на уступки. Еще до того, как китайское руководство объявило о своих намерениях, она написала Джао Дзияну; в послании говорилось, что «в случае, если правительства Англии и Китая придут к соглашению <…>, которое станет гарантией будущего процветания и будущей стабильности острова, которое удовлетворит британский парламент и население Гонконга, а также правительство Китая, я представлю на рассмотрение парламента предложение о передаче суверенитета Гонконга Китаю».
Так британское правительство довольно эффективно зарабатывало очки. Оно имело еще один козырь в рукаве. Дело в том, что процветание британской колонии всегда разжигало зависть «желтых тигров» из Пекина. Они хотели заполучить суверенитет, но не хотели убивать курицу, несущую золотые яйца. После длительных переговоров стороны пришли к соглашению в 1984 году. Лозунг, якобы выдуманный Дэн Сяопином благодаря «премудростям исторической марксистской диалектики», как утверждает один из дипломатов Форин Оффиса, звучал так: «Одна страна, две системы». Предусматривалось, что лозунг этот будет действовать 40 лет. Гонконг сохранит большую степень законодательной автономии, им будет управлять исполнительный совет, члены которого частично будут избираться. Экономическая система меняться не будет. Гонконг останется в статусе порто-франко, а также его жителям будут гарантированы личные свободы по западному образцу. Наконец, бюджет Гонконга не станет одной из составляющих бюджета КНР.
Маргарет Тэтчер признаётся, что ничто не гарантировало соблюдение этого договора, кроме «заботы КНР о своем имидже на международной арене»; она могла бы к этому добавить еще и желание Китая воспользоваться дивидендами Гонконга, а также то, о чем она тогда еще не знала, а именно ориентацию Китая на авторитарный капитализм, при котором марксизм остается всего лишь ширмой, скрывающей большие геополитические и коммерческие амбиции.
В 1989 году возникла угроза, что соглашение будет с треском провалено. Население Гонконга пришло в ужас от событий на площади Тяньаньмэнь
[196]
. Вчера это случилось в Пекине, так почему не произойдет завтра в Гонконге? Около шестидесяти тысяч человек бежали из Гонконга в том же году, в 1990-м — около восьмидесяти тысяч. Но Маргарет прекрасно отдавала себе отчет в том, что Англия уже не в состоянии гарантировать безопасность кому бы то ни было в Юго-Восточной Азии. Времена восстаний боксеров, опиумных войн и неравных договоров давно миновали. Надо было найти решение, которое могло бы успокоить население, но это должно было быть не военное и даже не дипломатическое решение. Маргарет в Великобритании вела упорную борьбу с незаконной иммиграцией, но она пошла на очень неординарный шаг, разрешив предоставить британские паспорта членам пятидесяти тысяч семей, наиболее необходимых для успешного функционирования острова, то есть более чем 250 тысячам человек. Так была успокоена гонконгская элита, которая осталась на месте и управляла процессом перехода острова из-под власти Великобритании под власть Китая. Передача власти в июле 1997 года совершилась без особых осложнений. Личные свободы граждан и экономические свободы там соблюдаются до сих пор. Так что это можно признать несомненным успехом тэтчеровской дипломатии; правда, следует учитывать еще и тот факт, что за это время в КНР произошли существенные изменения.
Случай с Южной Африкой был гораздо сложнее. После «медового месяца», последовавшего вслед за решением родезийской проблемы, образовалась заноза, осложнявшая отношения Маргарет Тэтчер со странами Содружества. На каждом саммите Маргарет будет вновь и вновь оказываться в положении обвиняемой по причине ее отказа от применения жестких экономических санкций против Южно-Африканской Республики, чего от нее требовали многие африканские страны. Хотя эта страна была изгнана из Содружества в 1961 году из-за проводимой в ней политики апартеида, в глазах Маргарет она оставалась главной фигурой на африканской шахматной доске. Кроме того, что речь шла о сильной, развитой стране, способной быть противовесом советскому влиянию на Черном континенте, эта страна была еще и замечательным резервуаром природных богатств, которых нельзя было лишиться: золота, платины, алмазов, хрома, марганца, ванадия. Белое население (около пяти миллионов человек из двадцати пяти миллионов) обладало правом проживания и в Великобритании. В самом Соединенном Королевстве около 120 тысяч рабочих мест напрямую зависели от торговли с Южно-Африканской Республикой. Легко можно себе представить, сколь катастрофические последствия могло бы иметь «крушение» Претории: скачок цен на природные ресурсы, приток беженцев, экономические трудности в Великобритании, не говоря уже о том «пожаре», что мог охватить всю Южную Африку. Итак, Маргарет была против жестких санкций и предпочитала вести «политику морковки», а не «политику палки или кнута». К тому же она ощущала поддержку общественности, ибо англичане чувствовали инстинктивную солидарность со своими братьями по расе. Зондаж общественного мнения, проведенный в 1986 году, продемонстрировал, что около 70 процентов британцев продолжали покупать продукты южноафриканского производства, хотя около 54 процентов из них были убеждены в том, что рано или поздно там придут к власти представители черного большинства.
Маргарет старалась изо всех сил помешать введению санкций. Была ли она сторонницей «власти белых»? Ее муж, без сомнения, был таковым. Когда ему задали вопрос по поводу санкций, он ответил: «Политика — дело моей жены. Я знаю только одно: у них самые лучшие поля для гольфа в мире, и будет очень жаль, если они исчезнут». В отношении Маргарет это маловероятно. В ее мемуарах и речах нет ни намека на расистские высказывания. Но в глубине души Маргарет, будучи прежде всего прагматиком, считала, что Великобритания должна проводить политику защиты своих интересов и не ставить позорное клеймо на одного из своих главных партнеров. К тому же ее раздражали СМИ и оппозиция, которая «не думала ни о чем, кроме Южной Африки». Она хотела, чтобы в Южно-Африканской Республике была проведена реформа, «чтобы там стало больше демократии, чтобы там были защищены права человека, чтобы там развивалась свободная экономика, способная принести богатство и поднять уровень жизни как белых, так и черных». Однако это не означает, что она была «адвокатом апартеида», она считала, что права человека не должны зависеть от цвета кожи человека, но в то же время разоблачала лицемерие, которым тогда отличались как СМИ, так и главы правительств стран Содружества.
