Желательно было также, чтобы они начинались не слишком рано и заканчивались не слишком поздно, иначе это могло неблагоприятно отразиться как на его готовности усваивать знания, так и на способности позднее, в одиночестве, оценить процесс, в котором он только что принимал участие. Плюс, чтобы по окончании занятий все новоиспеченные ученики могли встретиться и не спеша обсудить то, чем они занимались в течение дня. Зато работа небольшими группами и особенно такая, где требовалось отвечать на разные задания в письменной форме, в его понимании могла резко ограничить творческий подход участников.
Со всех этих важных точек зрения ожидавшая его сегодня конференция выглядела исключительно многообещающей. Она проводилась в конференц-зале большого отеля в городе, совсем рядом с его квартирой (опять же при отличной летней погоде), должна была начаться с кофе и общего собрания в девять утра и закончиться дискуссией уже в три пополудни, чтобы прибывшие на нее издалека коллеги смогли без проблем добраться к своим близким и любимым еще до полуночи.
И тема тоже представлялась интересной (О правде, лжи и языке тела), поскольку предназначалась в первую очередь сотрудникам криминальной полиции и особенно тем из них, кому приходилось выступать в роли руководителей допросов при расследовании тяжких насильственных преступлений.
«Лучше не придумаешь», – подумал Бекстрём довольно, когда уже в четверть десятого вошел в фойе большого конференц-зала, чтобы начать приобщаться к знаниям с чашки крепкого кофе и пары венских булочек.
Вводную лекцию прочитал профессор судебной психологии. Он также выступал в роли организатора всего события, кроме того, защитил диссертацию по его главной теме и почти сразу перешел к тому, что составляло квинтэссенцию его собственного научного труда, а именно постарался объяснить, что в случаях, когда надо отличить правду от лжи, язык тела значит гораздо больше, чем чисто вербальная информация, получаемая от объекта исследования. И все это с помощью своего компьютера, различных таблиц, фотографий, коротких отрывков из фильмов и под аккомпанемент нескончаемого потока слов в течение целого часа с целью довести до всех и каждого, что же он, собственно, имел в виду.
Личности, отводившие в сторону взгляд и предпочитавшие разглядывать собственные колени, если верить ему, были столь же подозрительными, как и те, кто смотрел прямо в глаза своему дознавателю и начинал отвечать на каждый вопрос, кивая и дружелюбно улыбаясь. И это совершенно независимо от того, сидели ли они спокойно или вертелись на стуле, словно на горячей сковородке.
«Карие бегающие глазки и две маленькие ножки, когда их обладатель, сидя, отбивает ими чечетку, тоже верный признак», – подумал Бекстрём и постарался сесть прямо.
После такого вступления с четким определением главных ориентиров, профессор взялся за дело всерьез и подробно прошелся по всему диапазону, начиная с личностей с обычным нервным подергиванием лица и судорогами и заканчивая теми, которые выглядели чистыми психопатами, и большую часть времени посвятил знаковым элементам поз и движений, встречающихся в этом промежутке. Людям, которые кашляли и хмыкали, в то время как трогали себя за мочку уха и нос, массировали лоб или чесали затылок.
Что касается языка тела, разоблачавшего ложь и дурные намерения, даже полный паралитик не устоял бы перед научным методом, разработанным под руководством профессора. Легкого подергивания ресниц вполне хватало для основательного подозрения, а увеличенный зрачок сразу выдавал самого отъявленного лжеца.
Также существовала интересная связь между голосовыми сообщениями объектов исследования и языком их тела. Люди, начинавшие, по большому счету, все свои ответы со слов «честно говоря», «положа руку на сердце» и «строго между нами» и одновременно трогая мочку уха и поглаживая указательным пальцем нос, принадлежали, таким образом, к наиболее изощренным лгунам. В том мире, где профессор жил и действовал, такое «комбинированное поведение» было равносильно полному признанию.
«Если, конечно, можно верить тому, что он говорит», – подумал Бекстрём. Ведь их лектор сам выглядел крайне подозрительно. Маленький и худой, в измятых джинсах и плохо сидевшем пиджаке, он постоянно перемещал свои толстые очки между кончиком носа и его основанием, когда не держал себя за мочку уха и не водил указательным пальцем вдоль носа.
«Опять же этот придурок слишком много кашляет и хмыкает, – пришел к выводу Бекстрём. – Если бы ты сидел у меня на допросе, я бы помыл тебе рот зеленым мылом, прежде чем отправил в кутузку».
Потом был сделан пятиминутный перерыв, чтобы размять ноги, прежде чем придет время для заключительной игры в вопросы и ответы, а когда слушатели через обычные двадцать минут вернулись на свои места, никто из них не решался брать инициативу на себя.
– Никаких вопросов? – повторил лектор в третий раз и обвел взглядом публику, обдумывая, как ему расшевелить ее и довести свое дело до конца. – Из списка участников я узнал, что к моему удовольствию среди вас находятся несколько самых известных дознавателей страны. Помимо прочих я заметил здесь комиссара Эверта Бекстрёма.
Профессор дружелюбно кивнул Бекстрёму, сидевшему в самом конце зала.
«Интересно, кого это он еще имеет в виду? – задался вопросом Бекстрём и довольствовался лишь кивком в ответ. – И что, черт возьми, происходит с обедом?» Последний вопрос, судя по минам коллег, явно волновал не только его.
– Не мог бы ты поделиться опытом, из твоей практики, когда язык тела использовался как средство отличить правду от лжи? – не унимался лектор.
– Здесь все не так просто, – сказал Бекстрём и с важным видом кивнул. – По данному пункту я полностью согласен с тобой. Но многое ведь приходит с годами. Как, например, умение определить, когда человек врет.
Бекстрём кивнул снова. Еще медленнее, на сей раз с целью придать больше веса своим словам.
– Существуют какие-то особые моменты, позволяющие комиссару определить это?
– Ну, для меня самого есть признак, который сразу выдает допрашиваемого. Стопроцентное доказательство, что он врет мне.
– Крайне интересно, – оживился профессор и, явно сгорая от любопытства, уставился на Бекстрёма. – А можно узнать…
– Естественно, – перебил его Бекстрём и поднял руку в предупреждающем жесте. – При одном условии, однако, что это останется между нами.
Профессор энергично закивал, а, судя по тишине в зале, многие приготовились внимательно слушать.
– Нос, – сказал Бекстрём, и во избежание недоразумений на всякий случай показал на свой собственный. – Их носы растут, когда они лгут.
– Нос? Как у Пиноккио? У него же происходит то же самое, когда он врет.
– Точно, – подтвердил Бекстрём с нажимом. – Это железный признак. Единственный надежный, если ты хочешь знать мое мнение. Ты же сам наверняка думал о нем?
– Извини, но…
– Их носы растут, когда они лгут, – перебил лектора Бек-стрём. – Я видел это много раз, собственными глазами. Мне особенно запомнился один допрос… Мужик забил насмерть свою любимую супругу и закопал ее в старой куче удобрений. Хотел сэкономить на похоронах. В любом случае он врал как черт, и помнится, я еще подумал, слава богу, он не простужен, поскольку иначе ему понадобилась бы целая простыня, чтобы сморкаться.
