– За восемьдесят тысяч крон, – простонал Гегурра. – Восемьдесят тысяч крон за пару заношенных до блеска кусков кожи, пропитанных потом.
– Явно дороговато, – согласился Бекстрём.
– А если мы сейчас представим, что Грета Гарбо дала ему эти тапки. Сколько, по-твоему, жадные детки Бергмана получили бы за них?
– Значительно больше, – предположил Бекстрём, хотя и очень слабо представлял, кто такая Гарбо.
«Не та ли это темная девица, которая поехала в Голливуд и стала лесбиянкой?» – подумал он.
– Наверняка миллион, – вздохнул Гегурра и печально покачал головой.
– Извини за прямой вопрос, – сказал Бекстрём. – Почему ты рассказываешь это? – «Как там дела с коричневым конвертом?»
– Чтобы ты понял суть, – в ответ произнес Гегурра с чувством. – Уяснил, какое значение провенанс может иметь для цены, – объяснил он.
– Ну, это я понял, – проворчал Бекстрём. – Меня интересует только тот прежний владелец, о ком ты говорил. Кто он?
– Перехожу к этому, – сказал Гегурра. – Если тебе интересно, на след меня навел один из тех предметов, которые адвокат Эрикссон получил задание продать.
– И что конкретно? – спросил Бекстрём.
«Возможно, портрет толстого монаха, застигнутого на месте преступления с пальцами в банке варенья самого Господа нашего», – подумал он.
– Охотничий сервиз для морского обихода.
– И что там с ним?
77
На след Гегурру навел охотничий сервиз для морского обихода. Полный комплект на двенадцать персон, состоявший всего из 148 предметов и изготовленный на императорском фарфоровом заводе в Санкт-Петербурге зимой 1908 года. Из прекрасного белого фарфора, расписанный вручную изображениями различных морских птиц, встречавшихся на Балтике и также годных для промысла. Прекрасное украшение стола, накрытого к обеду в ожидании участников охоты после того, как они уже постреляли вволю, и в данном случае свадебный подарок от русской великой княгини Марии Павловны ее будущему супругу принцу Вильгельму из Швеции. Крайне подходящий презент настоящему мужчине, который был не только шведским принцем крови, но также страстно любящим охоту и рыбную ловлю нахлыстом офицером шведского королевского флота.
– Это был совсем не плохой союз, могу тебя уверить, – сказал Гегурра. – Шведский принц из дома Бернадотов связывает себя узами Гименея с великой княгиней дома Романовых. Мария Павловна приходилась кузиной последнему русскому царю Николаю II. Была близкой родственницей батюшки всех русских, как называли царя в те времена.
Представь себе, Бекстрём, – продолжил Гегурра. – Шведский принц женится на русской принцессе. Женщине из России, нашего вечного врага. Никакого даже близко похожего брака дом Бернодотов никогда не заключал за всю свою двухсотлетнюю историю. Они обвенчались 3 мая 1908 года в царском дворце в Санкт-Петербурге. Празднества по этому поводу продолжались целую неделю.
Пожалуй, ничего странного при мысли о приличном расстоянии, отделявшем тогдашнюю русскую столицу от Оскельбу, – констатировал Гегурра, кивнув с серьезной миной, прежде чем подкрепился приличным глотком своего красного вина.
Хотя потом все пошло не столь хорошо, по словам того же самого источника. Двадцатичетырехлетний принц был застенчивым и мягким молодым человеком, чуть ли не робким, несмотря на свою голубую кровь и золотые шевроны, в то время как его восемнадцатилетняя супруга оказалась настоящей маленькой «бестией». Она ездила верхом в мужском седле, курила сигареты и обычно развлекалась тем, что каталась на серебряном подносе вниз по лестницам в большой вилле в Королевском Юрсгодене, где они жили.
Ни о какой по-настоящему совместной супружеской жизни у них, собственно, никогда не шла речь. Через год после женитьбы она, конечно, родила им сына, но в остальном они существовали каждый по себе, и уже в 1914 году развод стал свершившимся фактом.
– Вообще это был первый случай, когда в доме Бернадотов кто-то развелся, – сказал Гегурра, и выглядел сейчас столь же грустно и напыщенно, как какой угодно придворный репортер.
– Как все пошло потом? – спросил Бекстрём с любопытством.
«Наш король определенно приложил руку к этой истории», – решил он, предвкушая интересное завершение.
Разная жизнь в разных мирах, если верить Гегурре. Мария Павловна вернулась в Россию, работала для Красного Креста во время Первой мировой войны, а летом 1917 года снова вышла замуж. В связи с революцией она несколько месяцев спустя перебралась в Париж и тем самым, в отличие от многих других членов своего семейства, избежала смерти от руки большевиков.
– В Россию она так никогда и не вернулась, – сказал Гегурра. – Сначала жила в Париже и также какое-то время в Нью-Йорке. В середине тридцатых развелась со своим вторым мужем, на время вернулась в Швецию. В период Второй мировой войны жила в Южной Америке, в Буэнос-Айресе в Аргентине, если я правильно помню. К концу своей жизни, а умерла она в 1958 году, перебирается обратно в Европу. Последние годы провела в Констанце в Швейцарии, поблизости к своему сыну Леннарту и его семейству. Сыну, которого она родила от принца Вильгельма. Ты наверняка слышал о нем? Это же он жил в Майнау, ты знаешь, дворце со всеми парками, открытыми для публичного посещения. И в течение многих лет являлся одним из наиболее часто упоминаемых в прессе членов дома Бернадотов.
– Естественно, естественно, – закивал Бекстрём, освежился большим глотком пива и вытер оставшиеся на губах капли тыльной стороной ладони. – Кто не помнит малыша Леннарта?
– Целая жизнь в двух словах, – вздохнул Гегурра. – Разнообразная жизнь, – добавил он.
– Разнообразная? О чем ты? – спросил Бекстрём, предпочитавший постоянные ценности и то, что окупалось в будущем. Лучше, если еще и с приличным наваром.
– Она приехала в Швецию восемнадцати лет от роду. И несмотря на свою молодость считалась одной из самых богатых женщин в мире. Она, значит, приходилась кузиной русскому царю, который, вне всякого сомнения, являлся самым богатым человеком на земле в те времена. Сама она была гораздо богаче всего шведского королевского дома и королевской семьи, вместе взятых. Когда она вышла замуж за Вильгельма, русский царь решает положить ей годовое содержание в три с половиной миллиона крон. В те времена это соответствовало суммарной годовой зарплате десяти тысяч шведских рабочих, и в сегодняшних деньгах речь идет примерно о четырех миллиардах. В год. Мария Павловна была невероятно богатой. По сравнению с ней муж выглядел нищим.
– Хотя она, похоже, поднесла ему дорогие подарки, – возразил Бекстрём. – Вроде охотничьего сервиза, например. Он ведь, пожалуй, стоил немало?
– Да, так и есть, – подтвердил Гегурра. – Сервиз, кроме того, стал далеко не единственным, что она оставила здесь во время своего первого пребывания в Швеции. По большому счету, все приближенные к ней получали дорогие подарки, и, переезжая сюда, она привезла с собой целую гору домашнего имущества, множество ценных предметов искусства и антиквариата. Почти все осталось здесь, когда она возвратилась в Россию. Это, похоже, ее абсолютно не заботило, и большая часть всего наверняка оказалась у первого мужа великой княгини, принца Вильгельма.
