– The war is over and it is time to let bygones be bygones. And let’s not forget that Alexander Vershagin was a first class landscape artist
[6]
.
– Что касается провенанса портрета святого Феодора, то он отслеживается в деталях с момента его создания в 1899 году вплоть до Второй мировой войны, – констатировал Гегурра. – Именно Стенхоуп покупает его и владеет им до своей смерти в 1943 году. Когда картина оставляет Россию в 1905 году, Марии Павловне всего пятнадцать лет, и полностью исключено, что кто-то из дома Романовых даже под пистолетом прикоснулся бы к такому «шедевру».
– Но что было потом, – настаивал Бекстрём. – Что случилось с иконой, когда пароходчик умер?
– Ее продали его наследники. На аукционе Кристи в Лондоне осенью 1944 года. В этот раз она ушла за сто двадцать фунтов, что считалось приличной суммой в те времена, когда война бушевала в Европе. И это, естественно, только крохи от цены, которую за нее назначили, когда она ушла с молотка на аукционе Сотбис несколько месяцев назад.
– То есть след картины прерывается во время Второй мировой войны, осенью 1944 года, – констатировал Бекстрём и погладил свой круглый подбородок.
– Да, похоже, она больше не появлялась ни на каких выставках или аукционах.
– Что произошло потом? Кто купил ее? – Бекстрём кивнул ободряюще своему хозяину вечера.
– Понятия не имею, – ответил Гегурра. – Как ты наверняка уже понял, я и мои помощники серьезно исследовали это дело. Помимо всего прочего, мой человек в Англии просмотрел бумаги аукционного дома Кристи за осень 1944 года. Покупатель заплатил за икону наличными. Его имя отсутствует. Зато есть запись о том, что он захотел сохранить анонимность.
– Наличными? Подозрительно, – сказал Бекстрём. – Чертовски подозрительно.
– Да нет, – возразил Гегурра и пожал плечами. – Цена была далеко не сенсационной, и многие покупатели предпочитают действовать таким образом. Во всяком случае, многие из моих коллег, когда речь идет об искусстве, да будет тебе известно.
– Потом, значит, прошло семьдесят лет, прежде чем она всплывает снова. Здесь в Швеции у адвоката Эрикссона, который получил задание от неизвестного клиента продать ее.
– Да, хорошее резюме.
– И ты даже не догадываешься, где она находилась все это время? Ведь судя по всему, какой-то швед владел ею? Как иначе она попала бы сюда?
– Я тоже так считаю, – кивнул Гегурра. – Поэтому, если ты сумеешь помочь мне с данной мелочью, я буду очень тебе обязан.
– Барон, продавший ее сейчас весной. По заданию адвоката. Он выставлял на торги что-нибудь еще на том же аукционе? – уточнил Бегстрем.
«Наш высокородный педик, похоже, по уши замазан во всей истории», – подумал он.
– Да, три позиции из коллекции, относительно которых Эрикссон хотел знать мое мнение, – сказал Гегурра. – Уже названную икону плюс охотничий сервиз, явно произведший на тебя глубокое впечатление. Третьей была золотая зажигалка для сигар. Ее также изготовили в Санкт-Петербурге в начале двадцатого столетия, если судить по клеймам. Однако нет никаких письменных свидетельств, указывавших на то, что она имела какое-то отношение к принцу Вильгельму. Хотя, я почти не сомневаюсь, что он также получил ее от Марии Павловны. Ее, кроме того, изготовил один из самых известных в истории ювелиров, трудившийся в Санкт-Петербурге в то время. Его звали Карл Фаберже, и он был поставщиком царского двора. Ты наверняка слышал о нем.
– Сколько стоила зажигалка? – спросил Бекстрём.
– Не помню точно, примерно сто тысяч, мне кажется. Ничего странного и примерно ту же цену, которую за нее исходно заплатили, если учесть, как стоимость денег изменилась с годами. Зажигалка для сигар была чуть ли не обязательным предметом в кабинете хозяина каждого приличного дома. Пусть эта и стоила больше многих других, – пожал плечами Гегурра.
– Что случилось с сервизом? – поинтересовался Бекстрём. – Сколько он получил за него?
– С сервизом очень грустная история, – покачал головой Гегурра. – Хуже некуда.
– Расскажи, – попросил Бекстрём.
79
Если верить Гегурре, сервиз выглядел просто ужасно, когда его выставили на аукцион через сто лет после изготовления на Императорском фарфоровом заводе в Санкт-Петербурге. В своем исходном состоянии он наверняка стоил бы более десяти миллионов шведских крон. Изысканное творение той эпохи и с таким провенансом… Подарок русской великой княгини шведскому принцу. Дом Романовых и дом Бернадотов на одной тарелке. Но не когда его продавали, поскольку к тому моменту прежний охотничий сервиз из 148 предметов представлял собой жалкое зрелище.
– Конечно неплохой подарок даже молодому принцу, которого только что произвели в лейтенанты шведского королевского флота и назначили командиром торпедного катера «Кастор», – сказал Гегурра, явно знавший толк также и в романтических деталях. – Но сейчас от всего этого великолепия остались лишь 39 предметов, – продолжил он. – С побитыми краями каждый второй. Суповые тарелки, соусники, десертные тарелки вперемежку. Казалось, нет даже никакой системы среди этой горы фарфора, на которую когда-то наверняка потратили уйму времени. – В общем, очень печальная история, – констатировал Гегурра с таким глубоким вздохом, словно говорил о горячо любимом и недавно преставившемся родственнике.
– А он не мог брать его с собой на борт торпедного катера, куда был приписан? Возможно, катер попал в какой-то шторм, – предположил Бекстрём, на тот момент приготовившийся услышать главное, что помогло бы ему расставить все части головоломки по своим местам. И лучше, если бы речь шла о собственности шведской королевской семьи.
– Предположение интересное, но мне ужасно трудно поверить в это. Во-первых, по-моему, там вряд ли нашлось бы место для сервиза, а во-вторых, Вильгельм слишком любил искусство. И кроме того, был слишком предусмотрительным и осторожным человеком, когда речь шла о подобных вещах. Нет, такая мысль никогда не пришла бы ему в голову.
– Я тебя услышал, – сказал Бекстрём. – В том состоянии, в каком находился сервиз, его покупка тебя абсолютно не интересовала?
– Нет, действительно нет. Не за полмиллиона в любом случае, – уверил его Гегурра. – Поэтому он наверняка оказался у кого-то из русских олигархов, которым не надо заботиться о таких деталях, как цена той или другой вещи.
– Но икону ведь ты купил?
– Да, – сказал Гегурра. – И это стало крайне неожиданным совпадением в данной связи, когда Эрикссон появился и показал ее фотографию несколько недель спустя. Спрашивая его, чьими услугами он воспользовался для оценки предметов, я уже прекрасно знал, о ком идет речь.
– Но если, по твоим словам, ты прекрасно понимал, что она не принадлежала к вещам, полученным Вилле от русской, я фактически не догоняю, почему ты купил ее?
