– Всевозможные украшения естественно, но также часы, табакерки, столовые приборы, сервизы, рамки для фотографий, декоративные предметы и миниатюры. Все, что только можно сделать из золота, серебра и драгоценных камней. Наибольшую известность Фаберже, естественно, приобрел за свои пасхальные яйца. Всего пятьдесят семь штук, которые царь обычно дарил на Пасху царице и потом еще своей матери. Именно благодаря этим творениям в истории искусства Карл Фаберже стоит на одном уровне с Челлини, – подвел итог Гегурра.
– Вот как. С самим Челлини, – сказал Бекстрём, у которого осталось слабое воспоминание о том, что он когда-то слышал это имя в связи со своей работой. – Каким боком он привязан к нашей истории?
«Скорей всего, итальянец, судя по всему, а макаронники всегда не к добру», – подумал он.
– Какое отношение Челлини имеет к этому? – спросил Гегурра и удивленно посмотрел на своего гостя. – Ни малейшего, если тебе интересно.
– Откуда такая уверенность? – возразил Бекстрём.
– Бенвенуто Челлини умер в 1571 году. Он считается первейшим ювелиром в истории искусства. И также родом из Флоренции, кстати. Я назвал его лишь для того, чтобы ты понял уровень Фаберже.
– Таким образом, значит, – проворчал Бекстрём. – Может, вернемся к музыкальной шкатулке. Я, конечно, ничего не планировал на ночь, как я уже говорил, и время еще детское, но…
– Дорогой брат, – перебил его Гегурра и снова похлопал по руке. – Я перехожу к этому.
– Музыкальная шкатулка, – повторил Бекстрём. – Я хочу услышать про нее.
– Это странная история, – сказал Гегурра. – В любом случае при мысли о том, с чем Фаберже работал ранее. Пусть он создавал всевозможные предметы, в любом случае часы, как настольные, так и карманные, но никогда не сделал ни одной музыкальной шкатулки.
– Но на сей раз он сделал ее, – констатировал Бекстрём.
– Да, сделал, – подтвердил Гегурра. – Хотя потом будет отрицать это. Немного странно, пожалуй, при мысли о том, что у данного творения нет аналогов в истории западного искусства.
– И что такого странного с ней? – спросил Бекстрём.
«Наверное, дорогая вещица, – подумал он. – Наконец что-то начинает проясняться».
Музыкальная шкатулка Фаберже была уникальной. В отличие от ее обычных механических аналогов, где мелодии воспроизводятся с помощью гребней, колокольчиков, дисков, штифтов, струн и металлических валиков, которые приводятся в движение пружиной, эта была сконструирована по принципу флейты, и человек, пришедший к такой идее, будучи композитором, также создал мелодию длиной в двадцать четыре секунды для музыкальной шкатулки Фаберже.
– Николай Римский-Корсаков, – сказал Гегурра и вздохнул довольно. – Ты наверняка слышал это имя. Известный композитор, дирижер и профессор консерватории в Санкт-Петербурге. Именно он получил задание от царя, причем очень конкретное. Требовалась мелодия для флейты, которая начинается в мажоре и заканчивается в миноре. И для него оно выглядело полностью естественным в данной связи, при мысли о том, что музыка должна была иллюстрировать.
– Флейта, – сказал Бекстрём. – В чем проблема? Нет ведь ничего проще?
«Возможно, тот треугольник, по которому я сам стоял и постукивал, когда ходил в начальную школу, в то время как другие в классе дули в нее», – подумал он.
Техническая проблема оказалась крайне большой, если верить Гегурре, но при мысли о том, кто являлся заказчиком и что это была первая изготавливаемая им музыкальная шкатулка, Карл Фаберже постарался предусмотреть каждую мелочь.
Что касается чисто механической части задания, он обратился к самому известному часовому мастеру того времени Антону Хюгелю, трудившемуся на фирму «Патек Филипп» в Женеве, и тот в близком сотрудничестве с Римским-Корсаковым решил практические проблемы.
– Я по-прежнему не понимаю, – настаивал Бекстрём. – Флейта? Что здесь может быть трудного?
– Ну, – попытался объяснить Гегурра. – Когда ты играешь на ней, то вдуваешь воздух в трубку, где он проходит через острую кромку и отверстия различного размера, расположенные на разном расстоянии. А мелодия получается за счет действия пальцев. Ты открываешь и закрываешь ими отверстия. Но в данном случае именно нос Пиноккио должен был функционировать как флейта, но он не мог дотрагиваться до него, даже если такой вариант решения представлялся более простым в техническом смысле. Изготавливать же музыкальные шкатулки со многими подвижными частями люди научились довольно давно, уже с конца восемнадцатого столетия.
– Почему тогда? – спросил Бекстрём. – Почему он не смог прикасаться к своему носу?
«Это же все делают постоянно, когда лгут», – подумал он.
– Мелодия проигрывается, когда Пиноккио начинает врать, – ответил Гегурра. – Так все задумано. И тогда нос увеличивается и становится все длиннее и длиннее, пока музыка не замолкает. Тогда рост останавливается. То есть нос и должен функционировать как флейта, но без действия пальцев, иначе развалится вся идея. В этом ведь весь смысл сказки о Пиноккио. Он же не знает, что его нос растет, когда он говорит неправду.
– И как решили это дело? – спросил Бекстрём.
«Флейта в форме носа, – подумал он. – Наверное, тяжелый удар для старого педика вроде Гегурры».
Многими способами, если верить Гегурре. Сама музыкальная шкатулка, выполненная в виде Пиноккио, имела высоту тридцать один с половиной сантиметр. Ее изготовили из золота, но раскрасили в самые разные цвета. Расположенный внутри ее механизм приводился в действие сильной пружиной, которая заводилась при помощи ключа, вставляемого в основание шкатулки, и одновременно с этим в установленный в ней маленький мех всасывался воздух. Когда пружина была затянута и мех наполнен воздухом, шкатулку можно было приводить в действие.
Воздух выдавливался в отверстие с верхней стороны меха и прямо в отверстие в нижнем конце растущего носа, где другие отверстия открывались и закрывались за счет трубки, которая двигалась вперед и назад в носу и таким образом воспроизводила саму мелодию. Когда она заканчивалась и нос достигал своей максимальной длины, остатки силы пружины использовались, чтобы с задержкой в четыре секунды вернуть его в исходное состояние.
– Так вот, – заключил Гегурра со столь же гордой миной, какая, вероятно, была у Римского-Корсакова и Антона Хюгеля, когда они больше ста лет назад справились со своей задачей.
– Но когда она заканчивала играть, ее ведь требовалось заводить снова? – спросил Бекстрём.
– Конечно, – ответил Гегурра и неодобрительно посмотрел на своего гостя. – Никаких маленьких электромоторов на батарейках, если тебе этого здесь не хватает, поскольку подобного, к счастью, не существовало в то время. Взамен крайне сложный пружинный механизм, который наполняет мех из специального шелка воздухом и превращает нос во флейту с помощью его движения вперед. В результате мы говорим о художественном ремесле, мой друг, и лучшее творение подобного рода едва ли можно найти.
