– Конечно, конечно, – согласился репортер.
– Во-вторых, я сразу расскажу тебе, о чем, собственно, идет речь. Из-за этой истории люди будут сносить газетные киоски по все стране, и ее ты сможешь продолжать до конца лета, и наверняка вплоть до Рождества, если у тебя будет желание.
– В чем суть? Почему я должен верить тебе?
– В-третьих, – не удостоил его вопрос ответом Бекстрём, – ты получишь мою информацию не бесплатно, как наверняка понимаешь. Я говорю о цифре с пятью нулями, и, если тебя сейчас это заинтересует, мне придется болтать с тобой, по крайней мере, час, чтобы ты смог уяснить все как следует. Здесь каждая запятая должна сидеть на своем месте.
– Мы говорим о сотне тысяч, – сказал репортер. – В таком случае подкинь мне кусочек на пробу, чтобы я знал, о чем, собственно, идет речь.
– Завтра рано утром мы заберем одного парня, который по уши испачкан в убийстве адвоката Эрикссона. Прокурор уже приняла решение о его задержании, и он сможет поспать эту ночь дома единственно потому, что нам надо время, чтобы приготовиться как следует. Просто мы имеем дело не с самым обычным преступником.
– И о ком мы говорим? – поинтересовался репортер. – Сотня тысяч ведь большие деньги, как ты наверняка понимаешь.
– Конечно, – согласился Бекстрём. – Кроме того, это только первый транш.
– Кто он? – спросил журналист. – О ком речь?
– Речь идет о лучшем кореше короля, – сообщил Бекстрём.
– Тогда договорились, – сказал репортер и протянул руку.
В течение следующих двух часов комиссар Эверт Бекстрём съел рульку с брюквенным пюре (классическое шведское летнее блюдо), запив ее тремя бокалами крепкого пива и тремя рюмками водки в то время, как рассказал всю историю о Эрикссоне и фон Комере и их темных сделках с картинами и антиквариатом на много миллионов крон.
Как ни странно, он сделал это, ни звуком не упомянув о Пиноккио и его носе. И вдобавок ни слова не сказал о том, кто, вероятно, оказался обманутым в результате. Относительно музыкальной шкатулки он предпочел оставить все при себе навечно, если потребуется, а что касается короля, решил приберечь его, пока не придет время для следующего транша.
«Курица по зернышку клюет», – подумал Бекстрём, а для того, кто с успехом зарабатывал на чужих несчастьях, правильный выбор времени играл решающую роль.
97
После встречи со своим знакомым репортером Бекстрём поехал домой, чтобы в тишине и покое разобраться с последними деталями перед завтрашней операцией. Прежде всего он, однако, надел махровый халат и смешал себе грог. Затем достал свою маленькую черную записную книжку и составил список всех необходимых дел. И только потом позвонил ближайшей помощнице Утке Карлссон.
– Ты должна сделать кое-что для меня завтра с самого утра, – сказал Бекстрём, не собираясь терять время на обычный обмен любезностями.
– Спасибо, хорошо. А как ты себя чувствуешь? – спросила Утка.
– Черт с этим сейчас, – перебил ее Бекстрём. – Я хочу, чтобы мы забрали барона в шесть часов.
– А не рановато? – возразила Утка. – И почему, хотелось бы мне знать? Зачем такая спешка?
– Ну, пусть понервничает и попотеет пару часиков, прежде чем мы начнем допрашивать его, – солгал Бекстрём. Не мог же он на самом деле рассказать, что делал это, исключительно идя навстречу пожеланию газетчиков, которым требовалось время, чтобы успеть подготовить дополнительный тираж до обеда.
– Я пометила у себя, – сказала Утка и еле слышно вздохнула.
– Я собирался допросить его сам, поэтому можешь составить мне компанию, если есть желание. Нам стоит разыграть старый классический сценарий.
– Какой из них?
– Злой полицейский и еще более злой полицейский, – уточнил Бекстрём.
– Никаких проблем, – сказала Утка. – Что-то еще?
– Пусть он навалит в штаны от страха, когда мы придем забирать его. Для начала надо послать за ним пару по-настоящему суровых констеблей, чтобы они вытащили его из койки. И пусть молчат как рыбы всю дорогу до нас, как бы он ни ныл и ни орал. А как только он окажется в нашем здании, я хочу, чтобы его обыскали и дактилоскопировали. Снимите с него шнурки, ремень и все такое. Фотографии, ДНК, по полной программе. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Да, само собой, – ответила Утка и вздохнула. – У комиссара есть какие-то особые пожелания относительно обыска у него дома?
– Просто переверните там все с ног на голову, а детали ты можешь согласовать с Надей.
– Я записала. Мы должны перевернуть весь дом вверх дном. Тебе еще что-нибудь надо?
– Еще одно дело. Пусть первые коллеги, которые встретятся с ним, тщательно запишут все его слова.
– По данному пункту можешь быть абсолютно спокоен. Я собиралась сама провести задержание. Когда ты думаешь появиться, кстати? До или после обеда?
– Приду, когда приду, – ответил Бекстрём.
«Самое время немного вздремнуть перед едой», – подумал он, как только положил трубку.
Проснувшись через пару часов бодрым и полным сил, Бек-стрём прежде всего принял душ. Затем по телефону переговорил со своим репортером и дал ему последние инструкции. Затем принарядился и совершил в меру длительную прогулку до своего любимого ресторана, где поужинал без особых изысков, а финская официантка старательно обслужила его.
Тщательно пережевывая пищу, он размышлял о высоких материях, и конкретно о жизни как таковой и своем месте в ней, где он, рядовой представитель среднего класса, пытался навести порядок с финансированием достойного бытия в ожидании по-настоящему больших денег.
«Курочка по зернышку клюет», – вспомнил любимую поговорку Бекстрём, вздохнул довольно, подняв рюмку, и выпил, пожелав себе всяких благ. А потом заказал коньяк и кофе, попросил принести счет и закончил вечер. Вернувшись домой, он переоделся в домашнее и, прежде чем отправиться в кровать, смешал себе обязательный вечерний грог.
– Все равно чего-то не хватает, – произнес Бекстрём, медленно опустошая свой бокал. – Музыки, – догадался он. – Самое время немного послушать ее на сон грядущий.
Он извлек Пиноккио из тайника. Достал его из ларца, вынул ключ из секретной ниши, а потом завел фигурку, поставил ее на стол перед собой и откинулся на спинку дивана, чтобы слушать.
– Звучит дьявольски. – Бекстрём покачал головой. – Больной гемофилией мальчишка, наверное, был также и глуховат.
Примерно через двадцать секунд, к счастью, все закончилось. Внезапно наступила тишина, и нос перестал расти. Малыш Пиноккио явно закончил лгать на этот раз. Еще через несколько секунд, точно как обещал Гегурра, его нос вернулся в исходное положение. И стал совсем нормальным.
Примерно, как у соседа малыша Эдвина, подумал Бекстрём, убирая Пиноккио в его черный футляр.
