— Понятно, — сказала Модина. — А что вы сделали для предотвращения будущих смертей беженцев?
— Что я сделал для предотвращения? — удивленно переспросил он.
— Да, какие шаги предприняты, чтобы спасти крестьян от смерти?
— Ну, мы ничего не сделали. Крестьяне умирают, потому что им негде жить. А без крова они остались из-за того, что им нечем платить, да и свободных мест нигде нет. Я не могу дать им денег или построить дома. Поэтому я не понимаю вашего вопроса.
— Итак, вы не можете использовать корабли для избавления от трупов и просите об этом меня.
— Совершенно верно, поскольку баржа — вполне осуществимое дело, тогда как спасение крестьян от гибели наоборот. Наш город давно переполнен беженцами, а сегодня утром к нам прибыла большая группа беженцев из Альбурна числом около пятидесяти семей. Если вы соблаговолите принять мое предложение, прикажите перекрыть беженцам доступ в город. Закрыть его, и дело с концом. Пусть те, кто приходит сюда попрошайничать, знают, что им придется самим позаботиться о себе. А разрешение на въезд в город новым беженцам лишь увеличит их смертность.
— Подозреваю, что вы по-своему правы, — сказала Модина. — И еще я полагаю, что вы чувствовали бы себя иначе, если бы оказались по другую сторону запертых ворот. Я императрица и обязана защищать всех своих подданных.
— Тогда будьте так добры, скажите, что мне делать? Лично я не вижу другого решения проблемы. У нас не хватает места для такого количества людей.
Модина огляделась по сторонам, и ее взгляд скользнул по куполу и огромному каменному очагу, где ярко горели подброшенные по ее приказу дрова.
— Господин канцлер… — позвала она.
— Да, ваше величество… — поклонился Нимбус.
— Сколько людей можно разместить в этом зале?
Нимбус удивленно приподнял бровь, а потом поджал губы.
— Около сотни, если они согласятся потесниться.
— Думаю, если им будет грозить смерть от холода, они охотно потеснятся.
— Вы откроете тронный зал для простых крестьян? — ошеломленно спросил Голсуорт. — И как же вы после этого собираетесь вершить дела империи?
— Это и есть дело империи, к тому же я не собираюсь отдавать крестьянам только тронный зал, — заявила Модина и торжествующе посмотрела на Нимбуса. — Я отдам весь дворец. Прикажите немедленно открыть ворота. Будем использовать коридоры, залы и даже часовню. Я хочу, чтобы был разумно использован каждый квадратный дюйм. Ни один мужчина, женщина или ребенок не останутся на холоде, пока во дворце есть место. Вам все понятно?
— Совершенно понятно, ваше величество.
— Более того, — она повернулась к Голсуорту, — я хочу, чтобы вы занялись поисками дополнительных мест для жилья. Мне все равно, насколько богаты хозяева и какими привилегиями они пользуются. Наступили очень трудные времена, и нам следует использовать все возможности.
— Вы серьезно? — спросил изумленный Голсуорт.
— Я не потерплю, чтобы мой народ умирал у моего порога! — заявила Модина, повысив голос и не оставляя ни малейших сомнений в своих намерениях.
В зал заглянули стражники, обеспокоенные неожиданной вспышкой гнева императрицы. Слуги нервничали, некоторые от страха втянули головы в плечи. Однако градоправитель отлично владел собой. Его прямая осанка никак не изменилась, зато в глазах появилось выражение глубокой задумчивости. Он некоторое время молчал, потом пожевал губами и, наконец, принялся усиленно кивать головой.
— Очень хорошо, — сказал он. — Я без промедления этим займусь, но могу сразу сказать, что есть место, где можно разместить около тысячи беженцев. В Императорской базилике Аквесты сейчас живет не более восьми человек.
— Но если вам об этом известно, почему вы молчали?
— Мне просто не пришло в голову, что можно позволить этим бедным и грязным крестьянам поселиться в доме Господнем.
— Клянусь Марибором, а зачем тогда вообще нужна базилика, если не для людей?
— Патриарх будет недоволен.
— Плевать на патриарха! — вскричала Модина. — Нимбус…
— Все будет исполнено, ваше величество…
— Почему вы не спите? — спросила Модина, входя в свою спальню, где Мёрси и Элли даже не думали ложиться в постель.
Модина настояла на том, чтобы Элли перебралась к ней, освободив еще одну комнату во дворце. Когда Элли попросила, чтобы к ним переселилась Мёрси, Модина не смогла отказать. Сейчас обе девочки надели ночные рубашки, завернулись в одеяла и смотрели в темные, покрытые инеем окна. Девочки взглянули на Модину и принялись быстро вытирать щеки.
— Слишком холодно, — не слишком убедительно ответила Мёрси и всхлипнула.
— Ужасный мороз, — согласилась Элли. — Сегодня мы даже не смогли поиграть во дворе.
— А Господин Рингс не пожелал выходить на улицу.
Мёрси посмотрела на енота, который устроился у камина.
— Сегодня очень холодно, верно? — сказала Модина, выглядывая в окно.
Все небо было усеяно звездами. Как и положено в морозную погоду, оно было удивительно чистым.
— У нас даже слезы на глазах замерзают!
— А у меня болят уши.
Модина приложила ладонь к замерзшему стеклу, именно возле этого окна она провела столько времени, стоя на коленях.
— Да, холод — известный мучитель, но сейчас он может сотворить чудо, в котором мы так нуждаемся.
— И для этого нужен холод? — спросила Элли.
— Ну, если Господин Рингс не желает выходить наружу, то и остальные будут сидеть дома.
— Вы имеете в виду эльфов? — спросила Мёрси.
— Да, — ответила Модина.
Она не видела смысла в том, чтобы лгать девочкам.
— Почему они собираются нас убить? Элли — эльфийка, но она не хочет, чтобы мы умерли, правда?
Элли помотала головой в знак согласия.
— Я не знаю, по какой причине они так поступают, — ответила Модина. — И уверена, это кому-то известно. Причина осталась в далеком прошлом, это было так давно, что все забыли.
— А вдруг они нас убьют, когда станет теплее? — спросила Элли.
— Я им не позволю. И твой отец тоже. Так вот почему ты плакала? Ты скучаешь по нему.
Девочка кивнула.
— А ты? — Модина посмотрела на Мёрси.
— Я скучаю по Аркадиусу и Миранде. Она укладывала меня в постель и рассказывала истории, когда я не могла заснуть.
— Ну, думаю, с этим я справлюсь. Я знаю одну историю, которую рассказал мне очень добрый друг, когда мне было совсем плохо. Так плохо, что я даже не могла есть. Почему бы нам не подбросить дров в камин и не забраться на мою большую постель, и я вам ее расскажу.
