Адела де Отеро прижала палец к губам.
— Поговорим об этом в другой раз, маэстро, — произнесла она вполголоса тоном заговорщика. Она осмотрелась и кивнула на диван. — Я могу сесть?
— Прошу вас.
Она опустилась на вытертую, табачного цвета, кожу софы, и ее юбки мягко зашелестели. Дон Хайме стоял перед ней, чувствуя некоторую неловкость.
— А где вы, маэстро, обучались фехтованию?
Дон Хайме посмотрел на нее удивленно.
— Ваша наивность очаровательна, сеньора: вы отказываетесь рассказать мне о вашей юности, а в следующий миг задаете мне тот же самый вопрос… Разве это справедливо?
Она мягко улыбнулась.
— По отношению к мужчинам все справедливо, дон Хайме.
— Звучит жестоко, сеньора!
— И искренне.
Дон Хайме посмотрел на нее задумчиво.
— Донья Адела, — произнес он неожиданно серьезно, с такой обезоруживающей простотой, что его слова прозвучали без малейшего оттенка светскости. — Я отдал бы все на свете, чтобы иметь возможность собственной рукой написать вызов и отправить секундантов к тому человеку, который вложил в ваши уста столь горькие слова.
Она взглянула на него сперва растерянно, потом, когда поняла, что ее собеседник не шутит, — удивленно и благодарно. Она хотела что-то сказать, но замерла с приоткрытым ртом, словно услышанные только что слова доставили ей невыразимое наслаждение.
— Это, — произнесла она, — самый изысканный комплимент, какой мне когда-либо доводилось слышать.
Дон Хайме облокотился о спинку кресла. Он был слегка обескуражен и хмурился. Ему вовсе не хотелось заигрывать с ней, он просто выразил вслух свое чувство. А что, если он выглядит в ее глазах смешно? В его-то годы!
Она почувствовала его замешательство и, желая исправить положение, как ни в чем не бывало вернулась к исходной теме разговора.
— Вы собирались рассказать мне, дон Хайме, когда вы начали заниматься фехтованием.
Маэстро благодарно улыбнулся.
— Когда служил в армии, — ответил он с готовностью.
Она посмотрела на него с интересом.
— Вы были военным?
— Совсем недолго.
— Наверное, форма вам очень шла. У вас и сейчас превосходная фигура.
— Сеньора, прошу вас, не надо тешить мое тщеславие. Мы, старики, очень чувствительны, и такие вещи, особенно когда их произносит хорошенькая молодая женщина, чей муж, без сомнения…
Он умолк, внимательно наблюдая за ее реакцией: она вот-вот должна была проговориться. Но Адела де Отеро спокойно смотрела на него, ожидая, чем закончится фраза. В следующий миг она достала из сумки веер, но так и не раскрыла его. Когда же она заговорила, взгляд ее снова стал холодным.
— Значит, вы считаете меня хорошенькой женщиной?
Дон Хайме смутился.
— Разумеется, — проговорил он со всей искренностью, на какую был способен.
— Такой вы собираетесь описать меня вашим друзьям в казино?
— Видите ли, сеньора де Отеро… Вероятно, мой долг сообщить вам, что я не хожу в казино и у меня нет друзей. Однако даже в том предполагаемом случае, если бы оба эти обстоятельства имели место в моей жизни, я никогда бы не опустился до того, чтобы упоминать имя дамы.
Она задумчиво посмотрела на него, как будто размышляя, насколько искренни его слова.
— Так или иначе, — добавил дон Хайме, — всего мгновение назад вы изволили назвать мою фигуру превосходной и тем не менее не обидели меня. И я не спросил вас, употребите ли вы это слово, рассказывая обо мне вашим подругам за чаем.
Адела де Отеро весело рассмеялась, и дону Хайме не оставалось ничего другого, как последовать ее примеру. Веер соскользнул на ковер, и маэстро поспешно поднял его и протянул ей, все еще стоя на одном колене; в этот миг их лица сблизились почти вплотную.
— У меня нет подруг, и я не пью чай, — ответила она, и дон Хайме, замирая от восторга, заглянул в глаза фиалкового цвета, которые он никогда раньше не видел так близко. — А у вас были когда-нибудь друзья, я хочу сказать, настоящие друзья, люди, которым вы могли бы доверить вашу жизнь?..
Он неторопливо поднялся. Чтобы ответить на этот вопрос, ему не требовалось напрягать память.
— Это была не совсем дружба… Я имел честь провести несколько лет в обществе маэстро Лусьена де Монтеспана. Он обучил меня всему, что я знаю.
Адела де Отеро шепотом повторила это имя; было очевидно, что она слышит его впервые. Дон Хайме улыбнулся.
— Ну конечно, вы ведь еще так молоды… — Он посмотрел куда-то вдаль, затем снова обратил свой взгляд на нее. — Лусьен де Монтеспан был лучшим фехтовальщиком, какого я когда-либо знал. В те времена никто не мог с ним сравниться. — Мгновение он, казалось, обдумывал свои слова. — Ни один фехтовальщик.
— Значит, вы учились во Франции?
— Да. Чтобы стать учителем фехтования, я учился целых одиннадцать лет. Я вернулся в Испанию в середине века, в тысяча восемьсот пятидесятом году.
Глаза фиалкового цвета смотрели на него пристально; можно было подумать, что их владелице доставляло какое-то болезненное удовольствие извлекать на свет сокровенные воспоминания старого маэстро.
— Наверное, вы скучали по родине. Я хорошо знаю, что это такое.
Дон Хайме ответил не сразу. Он понимал, что Адела де Отеро принуждает его говорить о себе самом, к чему он по своей природе совершенно не был склонен. Но сидящая перед ним женщина обладала таким обаянием, что он поддался ее чарующей власти и все больше проникался к ней доверием.
— Да, сеньора, со мной действительно происходило что-то подобное, — проговорил он, покоряясь магической силе, исходящей от его собеседницы. — Но на самом деле все это было… несколько сложнее. Мое путешествие я бы скорее назвал бегством.
— Бегством? Вы не похожи на тех, кто устраивает свою судьбу подобным образом.
Дон Хайме улыбнулся, чувствуя нарастающую тревогу. В нем мягко и властно оживали воспоминания, и он вовсе не собирался впускать в них Аделу де Отеро.
— Я говорю образно, — добавил он осторожно. — Наверное, я несколько преувеличил. Хотя после всего, что со мной тогда произошло, это, возможно, и было самым настоящим бегством.
Она прикусила нижнюю губу, по-видимому, сгорая от любопытства.
— Расскажите мне об этом, маэстро.
— Быть может, я расскажу вам эту историю чуть позже. Как-нибудь потом… На самом деле это для меня не слишком приятное воспоминание. — Он умолк, словно внезапно что-то вспомнив. — И вы ошибаетесь, считая меня непохожим на тех, кто спасается бегством. Все мы однажды убегаем. И я не исключение.
Адела де Отеро задумалась; губы ее были приоткрыты, она разглядывала дона Хайме так внимательно, словно пыталась на глаз снять с него мерку. Затем она сложила руки на коленях и посмотрела на него с нескрываемой симпатией.
