Они ехали в полном молчании, каждый в своем углу на обтянутом красным атласом сиденье. Временами в глубь экипажа проникал свет зажженного фонаря, и дон Хайме осторожно краем глаза поглядывал на свою спутницу, погруженную в созерцание уличных теней. Бедному маэстро хотелось нарушить гнетущую его тягостную тишину, но он боялся окончательно испортить положение. Все это казалось каким-то дьявольским абсурдом.
Вскоре Адела де Отеро повернулась к нему.
— Я слышала, дон Хайме, что среди ваших учеников есть знатные люди. Это правда?
— Да, это так.
— И аристократы? Я хочу сказать: графы, герцоги и тому подобное…
Дон Хайме обрадовался, что возникла новая тема для разговора, который так некстати оборвался у него дома. Конечно же, она понимала, что молчание могло зайти слишком далеко. Быть может, угадывая смятение маэстро, она пыталась разбить ледяную преграду, выросшую между ними за столь короткое время; происходящее не было ей безразлично.
— Да, есть и такие, — ответил он. — Хотя, честно сказать, их немного. Прошли те времена, когда известный учитель фехтования мог отправиться на заработки в Вену или Петербург, где его немедленно назначали капитаном полка… В наше время аристократия не слишком интересуется моим искусством.
— Кто же те достойные люди, ставшие исключением?
Дон Хайме пожал плечами.
— Их двое или трое. Сын герцога де Суэка, маркиз де лос Алумбрес…
— Луис де Аяла?
Он удивленно посмотрел на нее.
— Неужто вы знаете дона Луиса?
— Мне о нем рассказывали, — сказала она небрежно. — Я знаю только, что это один из лучших фехтовальщиков Мадрида.
Маэстро согласился:
— Да, он отличный фехтовальщик.
— Лучше, чем я? — В ее голосе послышалось искреннее любопытство.
Дон Хайме потупился.
— У него другой стиль.
Адела де Отеро оживилась.
— Я бы хотела с ним сразиться. Говорят, он интересный мужчина.
— Это невозможно. Мне очень жаль, сеньора, но это исключено.
— Отчего же? Я не вижу никаких препятствий.
— Ну… Одним словом…
— Я бы хотела провести с ним пару поединков. А его вы тоже обучили уколу за двести эскудо?
Дон Хайме беспокойно заерзал на сиденье экипажа. Неясные предчувствия смутили его не на шутку.
— Ваше желание, донья Адела, довольно… гм… смело. — Маэстро нахмурился. — Я не знаю, станет ли сеньор маркиз…
— Вы хорошо его знаете?
— Я имею честь дружить с маркизом, если вы это имеете в виду.
Неожиданно она так порывисто схватила его за руку, что дон Хайме даже на мгновение усомнился, что перед ним — та самая Адела де Отеро, которая полчаса назад беседовала с ним в интимном полумраке его кабинета.
— Тогда решено! — воскликнула она в восторге. — Вы расскажете ему о том, как ловко я владею рапирой, и он, конечно же, захочет познакомиться со мной, с женщиной, знающей толк в фехтовании!
Дон Хайме пробормотал несколько малоубедительных отговорок, но она упорно твердила свое:
— Вам ведь известно, маэстро: в Мадриде я почти никого не знаю. Никого, кроме вас. Я женщина; не могу же я стучаться в его дверь с рапирой под мышкой…
— Об этом не может быть и речи! — воскликнул дон Хайме, его понятие о благопристойности не допускало и мысли об этом.
— Вот видите! Я просто умру от стыда!
— Дело не только в этом. Дон Луис де Аяла очень щепетилен во всем, что касается фехтования. Не знаю, что он подумает, если женщина…
— Но вы же сами, маэстро, даете мне уроки…
— Вот именно, даю уроки. Мой долг — обучать фехтованию. А долг Луиса де Аялы — быть маркизом.
Она рассмеялась; смех ее прозвучал весело и недобро.
— В тот первый день, когда вы пришли ко мне домой, вы тоже говорили, что не можете заниматься со мной из принципа…
— Профессиональное любопытство оказалось сильнее любых принципов.
Миновав дворец Лиги, они пересекли улицу Принцессы. Кое-где в дрожащем свете фонарей прогуливались хорошо одетые пешеходы, наслаждавшиеся вечерней прохладой. Скучающий полицейский, завидев их экипаж, поднял руку к козырьку фуражки, думая, что они направляются во дворец герцога Альбы.
— Обещайте, что вы поговорите обо мне с маркизом!
— Я никогда не даю обещаний, которые не намерен выполнять.
— Маэстро… Кажется, я догадываюсь: вы просто ревнивы.
Дон Хайме почувствовал, как лицо его заливает горячая волна. Он не мог видеть себя со стороны, но был уверен, что покраснел до самых ушей. Он открыл рот, не в силах произнести ни слова и чувствуя, что в горле у него растет болезненный комок. «Она права, — в смятении подумал он. — Она совершенно права. Я веду себя как мальчишка». Он глубоко дышал, стыдясь самого себя, и с силой вдавил наконечник трости в пол экипажа.
— Ладно… Попробую. Но я не могу вам ничего обещать.
Она с ребяческой радостью захлопала в ладоши и, наклонясь к дону Хайме, горячо пожала ему руку. Может быть, даже слишком горячо, учитывая, что все это было не чем иным, как сиюминутным капризом; и маэстро подумал, что донья Адела просто взбалмошная женщина.
* * *
Вопреки своему нежеланию дон Хайме сдержал слово и как-то раз, во время занятий в доме маркиза, осторожно завел с ним разговор об Аделе де Отеро:
— Некая молодая фехтовальщица, — вы знаете, кого я имею в виду, поскольку сами интересовались ею… Юным порою нравится разрушать стереотипы, вы ведь понимаете… Несомненно, она очень увлечена нашим с вами искусством, умеет мастерски атаковать, у нее легкая рука… В противном случае я никогда не осмелился бы заговорить с вами о ней. Если вы считаете, что…
Луис де Аяла поглаживал напомаженные усы, зардевшись от удовольствия. Разве может он отказаться? Разумеется, он согласен.
— Так вы говорите, она красива?
Дон Хайме был удручен; он проклинал себя за сводничество, казавшееся ему низким и презренным. Но слова, произнесенные Аделой де Отеро в экипаже, словно эхо, настойчиво звучали в его памяти. В столь преклонные годы страдать муками ревности было просто смешно.
Знакомство состоялось в фехтовальном зале дона Хайме, когда два дня спустя в разгар занятия с Аделой де Отеро там как ни в чем не бывало появился маркиз. Они вежливо обменялись приветствиями и любезностями, и Луис де Аяла, в атласном галстуке цвета мальвы, заколотом бриллиантовой булавкой, в вышитых шелковых носках, с тщательно завитыми усами, вежливо попросил разрешения присутствовать на занятии. Он прислонился к стене, скрестив руки на груди, лицо его приняло серьезное выражение знатока: донья Адела, сражаясь с доном Хайме, показывала такое мастерство во владении рапирой, какого маэстро ни разу не приходилось встречать ни в одном ученике. Стоявший в углу маркиз не выдержал и восторженно зааплодировал.
