Бенавидес снарядил бриг «Геркулия» и велел помощнику (капитан корабля и его команда остались в качестве заложников) идти в Чили и попросить помощи испанского губернатора. «Геркулия» вернулась с двадцатичетырехфунтовой пушкой, двумя полевыми орудиями, одиннадцатью испанскими офицерами, двадцатью солдатами и хвалебными письмами, в которых губернатор поздравлял достойного союзника его католического величества с победами. Вскоре Бенавидес захватил английское китобойное судно «Персеверанс» и американский бриг «Океан», шедший в Лиму с несколькими тысячами ружей на борту. Капитан «Геркулии» вместе с помощником капитана «Океана» и несколькими матросами, перенеся большие лишения, высадились в Вальпараисо и рассказали, чем занимается Бенавидес; после чего сэр Томас Харди приказал капитану Холлу отправиться с конвоем в Арауку и, если получится, освободить пленников.
Для выполнения этого задания капитан Холл вышел из Вальпараисо; по пути он зашел в Консепсьон, чтобы выяснить, где искать Бенавидеса. Ему сообщили, что тот находится между двумя крупными группировками чилийских войск, на чилийском берегу Биобио. Одна из этих группировок перекрывает ему выход к реке.
Проведя в Консепсьоне два дня в ожидании сведений о пирате, капитан Холл осмотрел окрестности. Он писал, что территория покрыта растительностью, имеет плодородные почвы и совсем не похожа на окрестности Вальпараисо. На берегах залива он обнаружил изобилие овощей, дров и угля.
12 октября Холл узнал о разгроме Бенавидеса и о том, что он в одиночку переплыл Биобио и бежал в Арауканскую страну, а также о том, что два американца, которых он взял с собой, от него убежали и сейчас находятся на борту «Чакабуко». Поскольку лишь они могли сообщить ему о том, где искать пленников, на спасение которых он был послан, он отправился на поиски этого судна и через два обнаружил его на якоре у острова Мока. Здесь он узнал, что капитан «Океана» с несколькими английскими и американскими моряками были оставлены в Арауке, когда Бенавидес ушел в поход, и немедленно отправился туда.
Впрочем, он явился слишком поздно – чилийские войска нанесли свой удар, и индейцы бежали, предав огню город и суда. Индейцы, которые были союзниками чилийцев, в дикости своей не уступали индейцам, помогавшим Бенавидесу. Капитан Холл, вернувшись в Консепсьон, посетил индейский лагерь, хотя губернатор его всячески отговаривал от этого.
Войдя во двор, капитан и его спутники увидели индейцев, сидевших на земле вокруг большой бочки с вином. Они приветствовали вошедших громкими криками, или, лучше сказать, воплями, и потребовали ответа, зачем они явились. Судя по всему, они были недовольны вторжением белых. Переводчик забеспокоился и стал уговаривать их уйти, но капитан решил, что это весьма опасно, ибо индейцы имели под рукой оружие – под навесом стояли их длинные копья. Если бы капитан и его спутники попытались уйти, пьяные дикари могли бы захватить их в плен или даже убить. Лучше всего было не показывать своего недоверия; и моряки, улыбаясь, подошли к сидевшим в кружок индейцам, которым это очень понравилось. Один из них встал и, по индейскому обычаю, о котором они узнали от одного из джентльменов, побывавших в плену у Бенавидеса, обнял их. После этого дикари закричали, чтобы они сели на землю, и с буйным гостеприимством стали угощать их вином, чему моряки очень обрадовались. Гнев индейцев быстро угас и сменился радостью и весельем, которые вскоре стали такими же необузданными, как и их недовольство. Воспользовавшись моментом, капитан Холл сказал, что хотел бы побеседовать с вождем индейцев, о котором он ему писал; однако вождь появился не скоро, так что морякам пришлось еще долго составлять компанию индейцам, которые лакали вино, словно свиньи. Индейцы сильно напились, их веселье с каждой минутой становилось все неистовее, и ситуация, в которой оказались моряки, нравилась Холлу все меньше и меньше.
Наконец, дверь дома, где жил Панелео, вождь этого племени, открылась, и он появился на пороге. Выйдя, он остановился на пороге и прислонился к дверному косяку, чтобы не упасть, ибо был еще пьянее, чем его соплеменники. Трудно себе представить более яркую картину законченного дикаря. Это был высокий широкоплечий мужчина с необычайно большой головой и квадратным, распухшим от пьянства лицом, на котором виднелись очень маленькие глазки, частично скрытые густой гривой грубых, черных, прямых, сальных волос. Они закрывали его щеки, спускались на плечи и придавали его голове сходство с огромным пчелиным ульем. На плечи он накинул пончо из грубой шерстяной ткани, из которой обычно шьют одеяла. Панелео принял капитана весьма грубо, будучи недовольным тем, что его потревожили; но, узнав, что тот хочет видеть его пленника, пришел в еще большее раздражение. Напрасно моряки пытались объяснить ему, зачем он им понадобился; он прорычал свой отказ таким грубым тоном и с таким видом, что сразу же стало ясно, что он не понимает и не желает их понять.
Разговаривая с Панелео, они смогли бросить взгляд на его жилище. Посреди комнаты горел очаг, у которого сидела молодая индейская женщина с длинными черными волосами, доходившими до пола: это, как они поняли, была одна из тех несчастных пленниц, которых они разыскивали. К их огромному разочарованию, женщина не плакала и совсем не казалась несчастной, поэтому они ушли, догадываясь, что Панелео уже сумел завоевать ее юное сердце.
Два индейца, не столь пьяные, как остальные, вышли с ними на улицу и сказали, что чилийцы взяли в плен нескольких европейцев в битве при Чиллане, но сейчас эти европейцы в безопасности. Переводчик шепнул морякам, что эти хитрецы, вероятно, сочинили эту историю, услышав вопросы моряков во дворе, и посоветовал Холлу дать им денег и убраться отсюда подобру-поздорову.
23 октября капитан Холл вернулся в Консепсьон, 26-го добрался до Вальпараисо, а через две недели после этого появились люди, которых он искал.
Голова Бенавидеса, насаженная на шест
Кровавая карьера Бенавидеса подходила к концу. Он так и не смог оправиться от двух ударов: разгрома чилийцев у Биобио и пожара в Арауке, в котором погибли его суда. В конце концов, в декабре 1821 года, осознав, что положение его безнадежно, он связался с комендантом Консепсьона и сообщил, что готов сдаться ему вместе со всеми своими вояками. Великодушный комендант принял его предложение и сообщил об этом правительству; но Бенавидес его обманул. Он захватил баркас в устье реки Лебо и бежал, собираясь присоединиться к отряду вражеской армии, который, как он предполагал, находился в одном из портов южного побережья Перу. Было бы абсурдно ожидать честного поведения от такого прожженного интригана – в своих письмах того времени он предлагал свои услуги правительству Чили и обещал не изменять ему, продолжая одновременно воевать в стане его врагов. В конце концов он уехал из несчастной провинции Консепсьон, народу которой принес сколько горя, позабыв о том, что родился на этой земле.
Однако, пребывая в отчаянии, он не мог управлять людьми, которые бежали с ним на баркасе, и они обрадовались, когда им пришлось войти в гавань Топокалма, чтобы пополнить запасы воды. Здесь он был арестован патриотами. Преступления Бенавидеса были так ужасны, что даже самые бесстрастные чужеземцы приговорили бы его к смертной казни; но правительство страны хотело услышать, что он скажет в свое оправдание, и велело судить его по закону. Когда было доказано, что он поставил себя вне законов человеческого общества, ему было назначено вполне заслуженное наказание. Он заслужил казнь, как пират, а поскольку он еще уничтожал целые города, то необходимо было казнить его таким образом, чтобы удовлетворить возмущение людей и устрашить тех, кто желал бы пойти по его стопам. Во исполнение приговора его вытащили из тюрьмы в корзине, которая была привязана к хвосту мула, и повесили на главной площади. После этого ему отрубили голову и руки и, насадив их на длинные шесты, установили в тех местах, где он совершил самые страшные свои преступления: в Санта-Хуане, Тарпелланке и Арауке.
