— Ты даже не знаешь, кто это. Вдруг вовсе не дочь, а, к примеру, любовница. Или племянница, или студентка. Похоже, ты видишь в них себя и свою мать.
— Заткнись! — Я ткнула ее локтем. Мне было неловко.
Домой я возвращалась через парк, слушала, как шуршат под ногами опавшие листья, и вспоминала увиденное. Завеса тайны, окружавшая доктора Дж., приподнялась. Моя терапевтша не состояла в секретном отряде супергероев-спасателей, не была всезнающей и всемогущей. Она была человеком, которому не чуждо ничто человеческое, — и это меня беспокоило.
НОЯБРЬ
Взгляд изнутри
К концу первой недели ноября стало ясно, что Дэвиду так и не удалось раздобыть мой телефон. А если даже и удалось, у него не дошли руки мне позвонить. Я снова и снова ругала себя за то, что выпендривалась как дура, вместо того чтобы просто дать ему номер, когда он прямо об этом попросил. Но вообще я решила: пусть все идет как идет. Если мой дилетантизм в любовных делах его расхолодил — значит, так тому и быть. Лучше ему сразу понять обо мне всю правду.
При всем при этом, вынуждена признать, я вспоминала о нем слишком часто. Дэвид накрепко засел у меня в голове — рядом с психотерапевтшей.
Время неслось галопом, приближался конец года. Я с воодушевлением ждала каждой новой встречи с доктором Дж. Мне казалось, что я на полном ходу проскочила предыдущие месяцы терапии, и теперь, в преддверии зимы, когда наше общение должно было вот-вот закончиться, мне внезапно захотелось притормозить и как следует просмаковать оставшиеся сеансы. Я чувствовала, что все больше и больше люблю эту женщину, которая провела со мной что-то вроде тщательного психологического вскрытия.
Я сказала, что видела ее в реальном мире. Не знаю почему, но, признаваясь в этом, я волновалась.
— И?
На психотерапии можно говорить что угодно — неважно, насколько глупыми вам кажутся ваши слова. И все-таки даже на этом этапе мне иногда приходилось прикладывать волевое усилие, чтобы отключить внутреннего цензора.
— Я вспомнила «Волшебника из страны Оз», — неуверенно начала я. — В финале песик Тото отдергивает занавес — и выясняется, что нет никакого всемогущего и всезнающего чародея, а есть лишь простой смертный. Увидев вас за пределами этого кабинета, я поняла, что вы — обычный человек, вероятно, со своими недостатками. Что у вас нет ответов на все вопросы. Что вы не можете меня спасти.
— И что вы теперь чувствуете?
— Сама толком не знаю. Мне кажется, я должна злиться, словно меня обвели вокруг пальца. Но приходится напоминать себе, что вы и не обещали дать мне ответы на все вопросы. Вы не обещали меня спасти. Да и я, когда только пришла сюда, не говорила, что нуждаюсь в спасении. Но подсознательно именно этого я и ждала — без сомнений. Теперь я отчетливо понимаю: я хотела, чтобы другой человек подсказал мне отгадку; сказал, что мне делать; подтвердил мое право на существование. Говоря вашим языком, инфантилизировал. Но в тот момент я не осознавала в себе эту потребность. Так что, полагаю, я несколько разочарована, поскольку поняла, что подспудно наделяла вас теми же божественными качествами, которых ждала от других важных для меня людей.
В то же время я призналась, что чувствую странное облегчение: я обнаружила, что не бывает простых ответов; что все мы ищем смысла и опоры в мире, где нет ни того ни другого. Жить на этом свете непросто, мы все блуждаем в потемках, но никто и ничто не в силах это изменить.
— Знаете, раньше я свысока поглядывала на людей, которые верят в Бога. Я высмеивала их стремление подчиниться непререкаемому авторитету, их неспособность взять на себя ответственность за собственную жизнь. Но я была точно такой же. Я тоже искала успокоения, ответов на все вопросы, искала опоры и смысла жизни. Просто смотрела в другом направлении.
Я немного помолчала.
— И еще я поняла, что пока вы снимали с меня скорлупу, пытаясь добраться до моего так называемого истинного «я», вы сами в каком-то смысле надевали маску. Молчание, непроницаемое лицо — вначале я считала это элементарной грубостью, а теперь понимаю, что это просто инструменты вашей профессии. Наверное, вам приходилось со мной очень тяжело. Гораздо труднее слушать и не комментировать, чем трепаться о чем попало. Я бы не удивилась, если бы узнала, что временами вам хотелось схватить меня за плечи и хорошенько встряхнуть.
Она улыбнулась.
— То, что происходит здесь, в этом кабинете, — неожиданно сказала она, — это не настоящая жизнь. Это скорее генеральная репетиция реальной жизни. Это безопасное место, где вы можете в полной мере признать ваши чувства и эмоции, все противоречивые переживания и порывы, которые с детства подавляли в себе. Если бы я обняла вас в тот момент, когда вам этого отчаянно хотелось, если бы я смеялась, когда вы пытались отгородиться от меня с помощью шутки, если бы я говорила вам то, что вы хотели услышать, — я просто потакала бы вам. А это не моя работа.
Я рассказала историю из книги «Психоанализ: невозможная профессия». Один психоаналитик решил узнать, как сложилась жизнь двух пациенток, с которыми он работал пять лет назад. Одна женщина рассыпалась в благодарностях: мол, ей ужасно повезло встретить такого замечательного специалиста. Она призналась, что эта встреча изменила ее жизнь, что она каждый день думает о нем и о том, что он для нее сделал. Другая женщина, у которой были похожие проблемы и сеансы с которой проходили не менее бурно и эмоционально, сказала, что не жалеет о курсе психотерапии, но не уверена, что именно этот курс ей помог и стал причиной положительных изменений в ее жизни. Психоаналитик сразу понял, в каком случае лечение было более успешным.
— Я бы хотела быть такой, как вторая женщина, — сказала я, — но боюсь, что буду больше похожа на первую.
— Какое это имеет значение? Главное, чтобы ваша жизнь изменилась в лучшую сторону.
Я засмеялась и кивнула.
Некоторое время доктор Дж. пристально на меня смотрела. А потом спросила:
— Вас беспокоит то, что скоро все это… — она широким жестом обвела свой кабинет, — закончится?
Я снова кивнула.
— Я не умею расставаться. Не умею оставлять что-то позади и двигаться дальше. Я цеплялась за своего первого парня шесть лет после расставания. Хотя теперь понимаю, что в действительности цеплялась вовсе не за него. Нелегко разрывать отношения. Я знаю людей, которые бросали работу и бежали на другой континент, чтобы избавиться от мучительной привязанности.
— В виде исключения я позволю себе обобщить. Большинство людей не умеют расставаться. Крайне редко разрыв отношений происходит безболезненно. И психотерапия дает вам, возможно, единственный в жизни шанс прорепетировать окончание отношений и расставание, а также все связанные с этим чувства и эмоции. Прекращение серьезных отношений — любовных, дружеских, рабочих, расставание детей с родителями или родителей с детьми — воспринимается как потеря. Оно вызывает в памяти прошлые потери, что приводит к огорчению. Многие люди не умеют расставаться и избегают неприятных чувств: гнева, горя, беспомощности, обиды, печали и так далее. Но здесь вы можете позволить себе испытать эти эмоции в полном объеме. И надеюсь, вы воспримете окончание отношений и расставание как положительный опыт.
