На квартире, которую я снимал, по тем временам было вполне уютно. Жил я в проходной комнате, спал на пружинной полутораспальной железной кровати. Ел в столовой, которая находилась возле дома. Обеды были хорошие: борщ, котлеты с гарниром и компот стоили полтора рубля. Позволял себе и стакан вина к обеду, который стоил один рубль. На ужин и завтрак Петр Иванович приносил в трехъярусных кастрюлях первое и второе, но по суммарной цене брал с меня один рубль за весь обед. Ему давали, как сотруднику санатория, а он брал и на меня. Часто я захаживал и в буфет. Для меня все это было недорого, так как зарплата в общей сложности превышала 700 рублей. Я стал помогать родителям. Покупал им готовую одежду, материю. В ту пору все было в дефиците. Прилавки магазинов были пусты. Даже рубашку, ботинки, фуражку трудно было купить. Записывались в очередь. Я осознавал свой неоплатный долг перед родителями, которые меня вырастили, дали возможность получить образование, и потому был благодарен им и намеревался помогать до конца своих дней.
В эти годы положение в нашей семье улучшилось. Многодетным семьям стали давать по 2000 рублей. На них мама купила корову, приоделась, запаслись продуктами. Все изменилось к лучшему.
В то время Гитлер уже стал во главе Германии и захватил Австрию, Венгрию, Чехословакию. Разгромил Францию, напал на Польшу. 17 сентября 1939 года наши войска освободили Западную Украину и Белоруссию. Началась польская война, в ходе которой польская армия была быстро разгромлена. Радио передавало странные новости: Риббентроп приезжает в Москву и заключает пакт о ненападении, который получил название «пакт Риббентроп-Молотов». Постоянно говорили об оси Рим – Берлин – Токио. Все это было загадочно, тревожно. Никто ничему не верил. В нашей стране почти всех героев, маршалов, многих партийных и государственных деятелей расстреляли. Было страшно! В воздухе пахло грозой, порохом. Надвигалась война.
15 ноября меня вызвали в военкомат, расспросили, все записали и отпустили домой. Прошел месяц, снова вызвали, но на этот раз дали повестку, на основании которой я должен был уволиться с работы. Я получил расчет около 3500 рублей. Военком отпустил меня на три дня, чтобы я из Тав-Даирского сельского совета принес какую-то справку. Я поехал в Симферополь к тете Айше, там был дядя Сеит-Ибрам. Вместе с ним мы пошли в Тав-Даир к тете Пемпе. Вместе с ней пошли в сельсовет и получили соответствующую справку. Потом я пошел домой в Суюн-Аджи, рассказал, что приготовленные подарки остались в Саках и пусть отец туда поедет и сам их заберет. Оставил родителям немного денег. Попрощался и пошел в Симферополь. Наша собака Сарман провожала меня до Муллиной балки. Я попрощался с Сарманом, пожал ему лапу и, вытирая слезы, пошел дальше. Потом мне рассказывали, что Сарман каждую субботу выходил в Муллину балку, часами ждал меня, а потом с грустью возвращался домой. Это было связано с тем, что когда я учился, то каждую субботу возвращался домой и каждый раз Сарман встречал меня на этом месте, а потом до этого же места провожал. Правду говорят, что собака – друг человека. Бедняжка не дожил до моего возвращения. Его зачем-то застрелил Сейдамет агъа.
24 декабря в большом зале школы специально для меня организовали прощальный вечер. Играла музыка, пели, танцевали. Я прощался с мирной жизнью. Иван Афанасьевич сказал мне тогда: «Танцуй с какой хочешь и делай что хочешь с этими девочками». Девочки и сами были нахальные.
Хозяин квартиры и его жена тоже устроили прощальный обед и даже вернули все деньги, которые я им выплачивал за квартиру и еду. Поблагодарили за честность, аккуратность, дружбу. Проводили до места отправки. Вместе со мной в армию забрали еще двух моих коллег – учителей Евгения Чеснокова и Рыкованова. На мое место приехал работать студент второго курса Лепехов.
Среди новобранцев прошел слух, что нас отправят в ДВК
[79]
, но так как у нас не было теплой одежды, то оставили в ожидании новой команды, уже на запад. 25 декабря 1939 года нас погрузили в товарные вагоны. Довезли до Днепропетровска, где вагон отцепили. Мы перешли в вокзальное помещение. Там уже сидели новобранцы из Узбекистана и пили чай с кишмишем. У них были разноцветные чапаны – пальто. На головах тюбетейки – топу. Вскоре к ним присоединилось еще много новобранцев. Всех нас погрузили в эшелон и повезли в Выборг, мы поняли, что на Финскую войну. Потом почему-то повернули на Белоруссию, и мы приехали в город Витебск. Строем мы пришли в казармы воинской части, где нас накормили. Было очень холодно. Печки отапливались торфом. Все говорили только о войне, о штурме линии Маннергейма, о каких-то финских «кукушках». Через три дня нас снова погрузили в эшелон, мы опять подумали о Финляндии, но нас привезли в город Слоним, где разместили в старых царских казармах из жженого кирпича. Дней десять – двенадцать мы ждали, когда нам выдадут обмундирование. Оказалось, что эшелон с этим грузом где-то заблудился. Наконец нас одели и обули. Шинель и кирзовые сапоги мне попались очень большие. Потом я шинель перешил за свои деньги, а сапоги, тоже за деньги, обменял на более удобные. В общем, со временем аккуратно оделся.
Почти всех новичков зачислили в школу младших командиров. Командовал нами сержант Сухарев. Он начал надо мной издеваться, мучил меня физически, боролся со мной, приставал. Он был здоровее и сильнее меня, это было вроде дедовщины.
На четвертый день моего пребывания в школе меня вызвал в свой кабинет полковой комиссар. Обращался вежливо, все расспросил. Потом устроил экзамен по знанию Конституции, а в конце беседы сообщил, что командование присваивает мне звание заместителя политрука. Он дал мне по четыре треугольника и по две звезды на гимнастерку и на шинель. Все это я прикрепил к петлицам, а звезды пришил к рукавам. На построении перед всем личным составом он зачитал приказ о моем назначении политруком школы младших командиров.
Пробыл я на этой должности не долго, так как вскоре с новым призывом пришел парторг одного из заводов из России, и тогда назначили его. Человек он оказался малограмотный, в политике – ноль. Всю политпросветработу свел к читке газет. Беседами, выпуском стенгазет, оформлением ленинской комнаты занимался я.
После выпуска из школы младших командиров мы все вышли на учения в заснеженное холодное поле. Руководил практикой владения оружием в бою молодой, очень хороший лейтенант Кожухарь
[80]
. В марте 1940 года из Слонима нас перевели в город Барановичи, в 128-й стрелковый полк, которым командовал майор Ковалин
[81]
. В этом военном городке раньше стояли польские войска. Городок был хороший. Одноэтажные деревянные дома для солдат. Кухня, столовая, баня, штабной дом, склады и специальное здание, в котором содержались проститутки, которые обслуживали польских солдат. За здоровьем этих девушек и солдат следили врачи. Если солдат хорошо нес службу и не имел нарушений, то командир как поощрение давал ему талон в публичный дом. Солдаты всегда старались заслужить такое поощрение.
